Брачный контракт - Оноре де Бальзак

— С чего же начать? — наивно спросила Натали.

— Тебе укажет дорогу инстинкт, — ответила мать. — Сейчас Полем владеет не столько любовь, сколько страсть; любовь, подсказанная голосом страсти, — лишь мечта; настоящая любовь возникает после того, как желания уже утолены. В этом, дорогая моя, коренится твоя власть, здесь — разрешение всего вопроса. Мало ли каких женщин любят накануне свадьбы! Сумей быть любимой и на другой день, и ты будешь любима всегда. Поль — бесхарактерный человек, его легко приучить к чему-нибудь. Если он уступит тебе в первый раз, то будет уступать и в дальнейшем. Женщина, внушающая страстное желание, может требовать всего. Не будь же безрассудной, как большинство жен; не зная всей важности первых часов совместной жизни, когда наша власть беспредельна, они тратят их на всякий вздор, на бесполезные глупости. Воспользуйся тем, что страстно влюбленный в тебя муж подпадет под твое влияние, и приучи его повиноваться тебе. Заставь его уступать во всем, даже в тех случаях, когда это противно здравому смыслу; тогда ты сможешь измерить силу своей власти важностью сделанных тебе уступок. Что толку, если он послушает тебя, когда ты потребуешь чего-нибудь дельного? Ведь он будет в этом случае повиноваться не тебе, а голосу рассудка. Идешь на быка — хватай за рога, говорит кастильская пословица. Раз он увидит тщетность своих попыток защититься, увидит свое бессилие — он побежден. Если муж сделает ради тебя глупость — твоя власть над ним обеспечена.

— Господи, да зачем все это?

— Затем, дитя мое, что брак длится всю жизнь и нельзя равнять мужа с остальными людьми. Поэтому никогда не открывай ему своей души: это было бы безумием с твоей стороны. Будь всегда сдержанной и в разговорах и в поступках; ты можешь безбоязненно быть с ним даже холодной как лед, ибо эту холодность всегда можно при желании смягчить, между тем как безрассудная любовь не знает удержу в своих проявлениях. Муж, дорогая моя, — единственный мужчина, с которым женщина никогда не должна быть безрассудной. Да и нет ничего легче, как хранить свое достоинство. «Ваша жена не должна, вашей жене не приличествует говорить или делать то-то и то-то» — в этих словах скрыт великий талисман. Вся жизнь женщины — в возгласе: «Я этого не хочу!» или же: «Я этого не могу!». «Я не могу» — неопровержимый довод слабого существа, которое кидается на постель, плачет и пленяет своей беспомощностью. «Я не хочу» — это последний довод. В нем проявляется сила женщины; поэтому к нему нужно прибегать лишь в крайних случаях. Успешность этих доводов зависит от того, как женщина пользуется ими, как она их применяет и разнообразит. Но есть и другой способ добиться господства; он еще лучше, чем первый, который все-таки иногда не устраняет разногласий. Знай, дорогая моя, что я царила лишь благодаря полному доверию мужа ко мне. Если муж доверяет тебе — ты всемогуща. А для того, чтобы внушить ему эту благоговейную веру, надо убедить его, что ты его понимаешь. Это вовсе не так легко, как ты думаешь; нетрудно доказать мужу, что ты его любишь, но гораздо труднее уверить его в том, что ты его понимаешь. Я должна сказать тебе все это, дитя мое, потому что завтра для тебя начинается совсем новая, сложная жизнь, требующая умения ладить с мужем. Задумывалась ли ты над тем, как это трудно? Если ты хочешь жить с мужем в ладу, нужно устроить так, чтобы все делалось по-твоему. Некоторые считают, что женщина, изменяя своей обычной роли, навлекает на свою голову беды; зато, дорогая моя, только тогда женщина и вольна распоряжаться своей судьбой, вместо того чтобы быть ее игрушкой; одно это преимущество вознаграждает за все могущие возникнуть неприятности.

Натали со слезами благодарности поцеловала руку матери. У таких девушек, как она, страстное влечение не вызывает потребности в духовной близости с любимым человеком, — вот почему она сразу оценила эту дальновидную, чисто женскую политику; но, подобно избалованным детям, продолжающим упрямо лелеять свои желания, не поддаваясь самым веским резонам, Натали вернулась к прежней теме, руководствуясь своей по-детски прямолинейной логикой.

— Маменька, — сказала она, — несколько дней назад ты собиралась помочь Полю сделать карьеру, а ведь без тебя ничего не выйдет, — почему же теперь ты переменила решение и оставляешь нас одних?

— Я не знала тогда, как велики мои обязательства по отношению к тебе, не знала, какой суммы достигают мои долги, — ответила мать, отнюдь не желавшая открывать свою тайну. — Через год или два мы к этому вернемся. Но скоро придет Поль, пора одеваться. Будь с ним ласкова и мила, как в тот вечер, помнишь, когда возникли разногласия из-за этого злосчастного контракта, — сегодня дело идет о спасении того, что у нас осталось; я хочу подарить тебе одну вещь, к которой питаю суеверную привязанность.

— А что такое?

— «Дискрете».

К четырем часам дня приехал Поль. Хоть он и старался, здороваясь с тещей, быть приветливым, она все же заметила, что на его лицо набежало какое-то облачко, и поняла, о чем он раздумывал перед тем, как заснуть, и чем он был озабочен, проснувшись поутру. «Матиас беседовал с ним!» — подумала она и тут же решила разрушить все, над чем потрудился старик-нотариус.

— Милый мой мальчик, — сказала она, — вы оставили свои бриллианты в столе; признаюсь, мне не хотелось бы больше их видеть, ведь из-за них между нами чуть было не возникли недоразумения. К тому же, как справедливо заметил Матиас, вам следует их продать, чтобы сделать первый взнос за приобретенные вами земли.

— Бриллианты эти больше мне не принадлежат, я подарил их Натали, чтобы, видя на ней эти драгоценности, вы забыли о вызванных ими неприятностях.

Госпожа Эванхелиста сердечно пожала руку Полю, растроганная чуть ли не до слез.

— Слушайте, дети, — сказала она, взглянув на Натали и Поля, — раз так, я предложу вам кое-что. Мне нужно продать жемчужное ожерелье и серьги. Да, Поль, я не хочу помещать ни одного су в пожизненную ренту; я не забыла, что осталась вам должна. Но признаюсь вам в одной слабости: продажа «Дискрете» была бы для меня тяжким ударом. Продать бриллиант, получивший свое имя от Филиппа II, продать бриллиант, украшавший его августейшую руку, продать исторический алмаз, к которому целое десятилетие прикасалась рука герцога Альбы, — ведь алмаз был вделан в эфес его шпаги! Нет, этого не будет! Эли Магюс оценил мои серьги и ожерелье во сто тысяч с лишним; давайте обменяем их на те драгоценности, которые я отдала вам, чтобы выполнить свои обязательства по отношению к дочери. Вы от этого только выиграете, но что ж из того? Ведь я иду на это не ради материальной выгоды. Если вы будете бережливы, Поль, вам не составит большого труда со временем заказать для Натали новую диадему из бриллиантов или пучок алмазных колосьев. Вместо старомодных побрякушек — их носят нынче только люди низкого звания — у вашей жены будут великолепные украшения, которые доставят ей истинную радость. Раз уж нужно продавать, то лучше освободиться от мелочей, а настоящие драгоценности сохранить в семье.

— Но как же вы, матушка? — спросил Поль.

— Мне больше ничего не нужно, — ответила г-жа Эванхелиста. — Я буду жить в Ланстраке, как простая фермерша. С моей стороны было бы безрассудством ехать в Париж как раз в то время, когда я должна заняться ликвидацией своих дел. Я чувствую, что становлюсь скрягой в интересах моих будущих внучат.