Одесский фокстрот - Татьяна Соломатина

В гардеробной – недоделана дверь. В стене гостиной – зияет дыра под камин. Муж-теоретик ушёл познавать мир женщин на практике, решив, что одного-единственного проекта таки мало, чтобы что-то соображать в этом деле. Даже если в результате проектных работ родились две чудесные девочки. К которым он сейчас относится также, как к ремонту в квартире бывшей жены. Зачем познавать мир собственных девочек, когда ещё не познан мир чужих женщин? Надо было ему мою книгу «Папа» презентовать. Впрочем, что ему даст теория отцовства, если ему не даётся практика архитектуры и мужественности? Танькин муж мне никогда не нравился. И совершенно справедливо отвечал мне взаимностью. Он всегда был для Таньки слишком худ, слишком слабосилен. Слишком теоретик. Она для него была слишком опытна, слишком ярка, слишком мама. Женщина не должна быть для мужчины мамой. Мужчина не должен быть для женщины серостью. От Танькиного мужа в её доме остался саркофаг джакузи и пивной постер в недоделанной кухне.

– Он ещё пожалеет! – Тётя Надя плачет.

– Мама! – Танька весело её одёргивает.

– Зря я подняла эту тему, – приношу свои извинения.

Я подняла всего лишь тему странного смешения претенциозности задела на так и не наступивший будущий интерьер и обыкновенного одесского халоймеса, на фоне которого моя Татьяна Валерьевна читает мне лекцию о том, что спиртные напитки надо употреблять из соответствующей тары. Именно так должны поступать культурные люди.

У культурных людей пространство культурное. А посреди культурного пространства можно пить хоть чай из унитаза, хоть виски из гранёных стаканов, хоть водку из горла с подъездным бомжом.

«… И вместе им не сойтись!»

Что-то не сходится, кто-то не лепится. Всё как у всех – сплошная нелепица свершений, наложенная на некогда чистый лист ожиданий. В цвете всё забавней. А когда надоест – порви, выбрось, смахни – и начертай детскую раскрашку твёрдой взрослой рукой. Несу что-то подобное. Несу от всей души. Потому что я верю в это. Я верю в то, что саркофаг джакузи можно как-то демонтировать и вынести. Есть специально обученные крепкие мужики. Всему обученные. Во всём крепкие. Не надо снова и снова на одни и те же грабли. Не надо встречаться «по скайпу» с еврейским мальчиком из Сан-Франциско. Не потому, что он еврей. А потому что он вяжет шарфики. И если бы ты на самом деле была ему нужна – он бы уже был в Одессе. Потому что планета наша – крохотная. И в Сан-Франциско даже у того, кто вяжет шарфики, есть деньги на билет до Одессы. Авиасообщение поразительно регулярное! А за Одессу и любовь – лучше в самой Одессе, не правда ли?

Но кто-то с яйцами вяжет шарфики. А кто-то без яиц этому умиляется. И никого из нас не переделать. Никакими псевдоэзотерическими «практиками». Потому что не практики это, а теории. Есть только одна практика. От Мюнхгаузена. Себя за волосы. Себя – пинками под зад. Себя – снова и снова, каждое утро. И в шестнадцать ноль-ноль – подвиг. По дороге и девчонки менее балованными станут.

– Дашка хотела поступать на архитектуру. Я наняла ей учителей рисунка и украинского.

– А математики?

– У нас на архитектурный не сдают математику.

– Как так?!

– Вот так! Сдают рисунок и украинскую историю.

– Ну да. Без математики архитектор проживёт. А вот без украинской истории… Остаётся только пожалеть современную украинскую архитектуру. Если она есть, конечно. Украинская история преподаёт азы расчёта строительных объёмов и толщины перекрытий?

– Я попросила его помочь. Он же там доцент, на кафедре… Дашка недобрала баллов по рисунку. Хотя её капитель была самая лучшая, сейчас я тебе покажу!

Листает мобильный телефон. Показывает. Капитель как капитель.

– Ещё рисовали голову. Голова у Дашки вышла не очень… Так посадили, что был крайне неудачный ракурс.

– Голову, капители и кувшино-яблоки надо по памяти рисовать. Закрыв глаза. Раз уж ты решил, что это дело твоей жизни – архитектура.

– Короче, на бюджет она не прошла. На контракт у меня денег нет. Я его попросила, так он сказал: «Значит, это и не её, раз не прошла». Представляешь, как ей было обидно слышать такое от собственного отца?

Представляю. Действительно, обидно. Если от собственного отца. Но если разобраться – «у торчка здравая мысль». Возможно, бывший Танькин муж прав. Но лучше промолчать. Хотя у меня на морде всё написано. Танька отлично считывает с моей морды. Вздыхает. Она всё понимает. Она – умная. Но обида на бывшего мужа плюс слепая любовь к дочери – страшная смесь. Лишает разума. Обижаться и любить стоит всё-таки разумно. Не играя в разум. А используя его в жизни. Вне пьесок, разыгрываемых всеми нами для окружающих – что ещё терпимо. И для самих себя. Чаще всего. Вот такой вот театр одного актёра и одного же зрителя.

– Ну, она и поступила, там… В университет, в общем.

– Если хотела стать архитектором… Если действительно хотела – надо было проситься работать к папе на кафедру лаборантом. Наплевав на обиды а-ля «маму бросил». Или – если гордость – искать работу маляром. Штукатуром. Чертёжником. А на следующий год снова. Кстати, почему ты не поступала на театральный больше?

– Как не поступала?! Я поступала…

– Ну, а Даша зачем поступила в университет, на непонятно-размытый факультет, если мечтала стать архитектором?

– Ну, знаешь, мечты… Есть реальность!

– Реальность мечтаний тоже есть.

– Девочке надо где-то учиться.

– Девочке надо учиться жизни.

В этом месте меня здесь никто и никогда не поймёт.

Тётя Надя плачет. Я никого пока ещё не раздражаю. Хотя уже могу. Потому что никому не нужна правда. Человек, говорящий правду, всегда неуместен. И глуп. И зол. Так и есть. Это правда. Даже если люди понимают правду – она всё равно их раздражает. Глупость и злость несения правды заключаются в том, что правда от кого-то – всегда мимо цели. Пронзить самого человека, изменить его жизнь – может только его собственная правда. О себе. От себя. Потому лучше говорить о дихотомии добра и зла. И об алгебре. Вспоминать завучей и классных руководителей. Рассматривать фотографии одноклассников на одноимённом сайте, коим я никогда не пользовалась и не буду.

– Руслана у меня в друзьях нет. Сейчас зайду к Стелке, покажу…

– Он какой?

– Стал, кем хотел.

– Да уж, воля к победе. У других была масса возможностей – и они не стали. У него не было ни единой – и он стал. Сколько раз он в высшую мореходку поступал?

– Не помню. Три. Или четыре.

– На судоводительский! Мама – так себе, папы – нет, в мореходке – одни мажоры насквозь, не говоря уже о блатном судоводительском факультете.

– Да. Физику зубрил. Математику грыз. Помнишь, как тебе всегда ставили пятёрки, а ему четвёрки?

– Ага! Потому что я у него очень тщательно, красивым почерком всё передирала. Безо всяких учителей физику и математику долбил. И английский. А какое у него было тело! Плечи широкие. Бицепсы, трицепсы, «кубики», все дела! Безо всяких фитнес-клубов. На дому. Со старыми железяками…