Корректировка - Вадим Ледов

пластиковые стаканчики и сразу выдул свой. Я пока воздержался, не сказать, что был подавлен свалившейся информацией, но как-то стало не по себе. Раньше Жорж уже упоминал про, приключившийся в тридцать каком-то году, БП, но это было как-то абстрактно. Теперь же причина апокалипсиса персонифицировалась и заиграла, если можно так сказать, живыми красками.

– Так что, будущее предопределено? Все пропало, шеф?

– Смотря чье будущее, – он злобно укусил пирожок. – Моего времени – да, твоего – тоже. А вот того, куда ты прыгнул, начало семидесятых, еще пока нет. По крайней мере «они» так считают иначе не стали бы затевать эту канитель.

– Постой, постой! – я замотал головой, словно терзаемая слепнями лошадь. – Ничего не понимаю… сколько этих… «настоящих» времен?

– Да я сам не до конца врубаюсь… – Жорж пожал худыми плечами. – «Они» говорят, что время, как и пространство, неограниченно делимо, и словно поверхность моря, состоит из бесконечного числа волн. Падая в прошлое, как камень в воду ты запускаешь новую волну изменений, но она никогда не догонит той волны, с которой ты совершил свой прыжок в прошлое. То есть, меняя прошлое, ты не можешь изменить свое настоящее, в противном случае путешествия во времени были бы невозможны. А так ты просто скачешь с гребня на гребень и это лишь вопрос энергозатрат. Они, кстати, по мере углубления в прошлое с каждым последующим прыжком растут по экспоненте. Например, я могу ходить в портал хоть каждый час, тебе открытия приходится ждать сутки, а если ты поставишь портал в семьдесят втором и захочешь отправить человека еще глубже в прошлое, то ждать пока накопится энергия для прыжка, придется сотню лет, что, как ты понимаешь, делает затею абсолютно бессмысленной.

– Ну ладно, – сказал я, задумчиво потягивая вино, – Время, волны, прыг-скок… это все понятно. Но вот что мне абсолютно непонятно: как это люди позволили угробить себя какой-то космической каменюке?

– Брюску Уилиса вспомнил? – хехекнул Жорж. – Так он помер к тому времени – некому было за нас заступиться. А если серьезно, то дела в космической области к тридцатому стали еще хуже, чем во времена Брюски. Финансовый кризис, как начался в восемнадцатом, так по самое пришествие из него не вылезали. Депрессии, войны да революции, какой там на хер космос.

Астероид этот гребаный…еще за год заметили, что орбиты сходятся, и вместо того, чтобы что-то делать, все уточняли, гадали: ебнется не ебнется. Сект всяких развелось Судного дня, компьютерных игрушек постаповских наделали. Думали: ну упадет, чо, проживем как-нить, отсидимся пару годков в метро, а там все наладиться… и опять будем фьючерсами и деривативами торговать.

Не прошло человечество проверку. Сгнила цивилизация, туда ей и дорога. Помнишь, все говорили: вертикальный прогресс, мол, сингулярность накопления знаний? А он давно уже горизонтальным стал, свалкой бессмысленных знаний. Наука окончательно выродилась в грантососку. А все почему?

– Почему? – поинтересовался я, разливая вино.

– А потому что исчезло соревнование систем. Загубили мы социализм, а без страха перед ним и капитализм выродился. Это, знаешь, как у катамарана один корпус отнять. Устойчивый он будет? Так, еще и мы никуда не делись, приняли их правила игры – то есть влезли в оставшуюся лодку, и тут уже не до плавания вперед, все мысли: как бы не перевернуться. Так и барахтались до первого серьезного вызова. Эх, – он махнул рукой, – гони всю тройку под гору! Разливай!

– Хм… – сказал я, разлив вино, – все равно не понимаю, зачем посылать в прошлое, какого-то левого типа́. Сами что ли не могут его изменить, если такие зломогучие?

– Да ты пойми, мы для них навроде муравьев. Муравьи насекомые умные, социальные. Но, что ты понимаешь в их мироустройстве? Вот стоит муравейник. Ты мимо ходишь по тропинке, иногда присядешь, понаблюдаешь. Муравьишки бегают, суетятся – милые такие. А потом раз и муравейник стал хиреть. Вымирать. Может в нем ламехузы завелись или грибки-паразиты – ты не знаешь. Жалко муравьишек! А пока ты думал, чем помочь – глядь, уже пустая куча стоит. Всё, нет муравейника. Отчего, почему? И спросить некого.

– Ну, допустим, – сказал я, проглотив винище, и не почувствовав вкуса, – допустим, все так и есть, но что мне делать-то? Может просто пойти к партийному руководству? Сказать, так, мол, и так… все развалится, вот факты, документы, делайте что-нибудь…

– Дурак, что ли? – невежливо прервал меня Жорж. – Кому нужны твои апокалиптические предсказания, когда им так хорошо и спокойно? С вероятностью в девяносто девять процентов тебя определят в дурку и просидишь ты там до какого-нибудь восемьдесят лохматого года. Такой расклад тебя устраивает?

– Не устраивает, но можно ведь по почте отправить… анонимно, так сказать.

– Да не проканает, – отмахнулся он.

– Почему ты так думаешь?

– Да потому! Вспомни Кассандру. Знаешь, что скажут? «Это просто невозможно». Люди не верят в то, во что не хотят верить. Тем более эта банда старых пердунов и догматиков из Политбюро – им ссы в глаза, они скажут: божья роса. Если бы они обладали стратегическим мышлением и способностью анализировать, то не допустили бы десятилетнего нахождения на высшем государственном посту полудохлой чурки с бровями, не обвешивали бы его тоннами орденов, а сразу дали бы под сраку. А они эти десять лет занимались лишь тем, что заметали мусор под ковер в надежде, что он куда-нибудь оттуда денется. Под их чутким руководством превратились в профанацию сами понятия коммунизма и социализма.

– Злой ты, – механически отметил я. – Но в таком случае, я не представляю, что делать.

– А тебе голова зачем дана? – голос у Жоржа стал каким-то деревянным, – Думай. Если жить хочешь – что-нибудь придумаешь! Время есть.

Я чуть не подавился вином.

– Хорошенькое дельце: пойти туда, не знаю куда, найти того, не знаю кого, убедить в том, не знаю в чем… Может, еще подскажешь, как его провернуть?

– Нет, друг мой, не подскажу, мне сие не ведомо. Мне, лично, на эту Совдепию положить с прицепом, развалилась и хер с ней. Для моего времени, это свершившийся факт и ничего тут уже не поделать. Тебе поручена эта задача, ты ее и решай.

– А «они» случайно не переоценивают мои способности? Может не мучиться, дожить оставшийся год и спокойно сдохнуть?

Жорж усмехнулся.

– Сдохнуть всегда успеешь. Не