С носом - Микко Римминен

Захотелось обнять его, но я не успела.

— Проходите, — сказал он шуршащим голосом с каким-то странным эхом. Потом он приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы мог протиснуться человек моего размера.

— Спасибо, — сказала я. К словам примешался легкий оттенок благодарности, как будто я долго скиталась по враждебно настроенной пустыне и наконец набрела на избушку, где меня готовы принять, несмотря на то что места и еды совсем не было. Откуда ни возьмись вдруг возникло чувство свободы, никого не нужно было кормить полуправдой, а можно было просто ворваться и все. Хотя сказать, что этот супермедлительный дядюшка мог «ворваться», было бы слишком сильно.

Тем не менее он довольно проворно указал мне жестом дорогу и, слегка придерживая меня за рукав, проводил в едва заметную маленькую прихожую, а из нее через короткий коридорчик на кухню.

— Ну что, — прохрипел он и ударил в ладоши, но так медленно, что когда ладони наконец встретились, то у меня уже не оставалось сомнений, что теперь они тестообразно растворятся друг в друге, — иначе быть не могло. — Показать, где тут все лежит?

Я закашлялась и сказала:

— Эээ.

Склонив голову на пару сантиметров влево, старик щурился на меня сквозь толстые очки, которые, казалось, были изготовлены специально, чтобы мешать зрению, словно кто-то сыграл хорошую, по его мнению, шутку и потом начисто о ней забыл, и вот бедняга-старик десятилетиями в одиночестве натыкается на стены.

— Ах да, — спохватился он и медленно протянул руку. — Забыл представиться.

Его рука казалась в моей руке кожаным мешочком с драже. Я встряхнула все эти отдельно болтающиеся внутри косточки с крайней осторожностью. Представилась и узнала, что мужчину зовут Илмари, и так как он, похоже, совсем не понял, по какому делу я тут нахожусь, я выдала ему почти на одном дыхании свою литургию, которая к тому моменту стала уже довольно складной, после чего уточнила, что была бы очень благодарна, если бы господин Хятиля уделил мне немного времени, совсем чуточку.

— А я думал, вы из центра услуг на дому, — сказал он неожиданно громко, обычным стариковским голосом. — Все вы такие похожие, такие привлекательные. — Он замолчал, потом посмотрел на меня невидящим взглядом и хрипло, с легкой грустью добавил: — Ну, то есть они.

Я не стала спорить, а решила пройти в кухню и усадила нас обоих за стол. И когда наконец почувствовала плетеный стул под задницей, то испытала одновременно огромное облегчение и чувство ужаса. С одной стороны, было приятно просто присесть, с другой стороны, я понятия не имела, как действовать дальше. Я ведь совсем не собиралась звонить в дверь, а теперь вот сижу на кухне за столом, со своим носом и все такое, и теперь уже сложно понять, как же это произошло.

Я продолжала сидеть и все. Старик на другом конце стола тяжело, но спокойно дышал, он как бы просто был. И поскольку спешить было действительно некуда, я принялась разглядывать очередную кухню в Кераве. Часов и здесь было предостаточно, по всей стене развешаны тарелки с видами разных городов и стран, располосованные минутными и секундными стрелками. Лондон, Париж, Мадрид и Касабланка, Мальта, Египет, Бразилия и что-то похожее на Китай, были тут и почти уже забытые, к примеру, Югославия, Чехословакия, еще Болгария. Поразмыслив немного, я вдруг, к своему стыду, обнаружила, что долгое время жила с представлением, будто последняя из вышеупомянутых пропала с карты где-то в начале девяностых.

Объединяло их, эти часы, то, что все они показывали разное время. И если я вообще что-то понимаю, дело было не в разных часовых поясах, а в беспорядочном ходе всех часовых и минутных стрелок.

Старик выдернул меня из потока мыслей.

— Хорошая ты девчушка, — сказал он вдруг совершенно ясным голосом, улыбнулся правым уголком рта и уставился своими закованными в толстые стекла глазами куда-то в направлении меня.

— Ну да, и вы тоже хороший, — сказала я, на более развернутый ответ меня не хватило, не осмелилась, но, правда, задумалась, что он еще такого мог бы понапридумывать, о чем мы здесь якобы с ним говорили. Или это у меня все из головы повыдувало? Что, если и впрямь мы уже обсудили погоду, политику, сериалы и все остальное, а мне казалось, мы только молча сидели за столом?

— Да уж, да уж, — сказал наконец старик. — Вполне может быть.

Я решилась рассмотреть его получше, зная, что он не видит. На унылом фоне порядком уже усохшего тела его слишком толстые, причмокивающие губы еле заметно улыбались. Лицо прорезали годовые круги морщин возле рта — как будто кто-то бросил камень прямо в центр озерной физиономии. На покрытый дюнными буграми лоб свешивались жидкие черные волосы, которых хватало ровно на то, чтобы уложить их с помощью мокрой расчески в тонкие ряды, прикрывающие покрытую пигментными пятнами макушку. Когда же я стала разглядывать его необычайно милую, потрепанную и застегнутую на все пуговицы рубашку в сине-зелено-черную клетку, то вдруг заметила движение в центре левой линзы.

Я даже не сразу поняла, что он мне подмигивает.

— Так вот, у меня тут вопросы, — поспешила сказать я, выпрямилась и поправила подол юбки. Щеки горели.

— Не пройдет и часа, как польет, — точно издалека донесся его голос, наверное, старик совсем забыл, где и с кем находится. — Свет меняется. Значит, будет дождь.

— Пожалуй, — быстро согласилась я.

Сложно сказать, был ли старик такой старый, или такой умный, или и то и другое. Не придумав ничего лучшего, я стала доставать из сумки бумаги. Но не успела вытащить и первой анкеты, куда вписывают личные данные и все такое, как старик продолжил каменным голосом, который вмиг утратил всю свою скрипучесть:

— Нынче так тихо.

Прошептала, что знаю. Почему вдруг показалось, что знаю?

Старик направил свои далекие, упрятанные за толстой стеклянной стеной глаза в сторону окна: ветер теребил ошметок ярко-зеленого воздушного шарика, зацепившегося за сосновую ветку.

— Почему-то, когда так тихо, начинаешь все чувствовать гораздо острее, — сказал он и улыбнулся, но как-то устало и грустно. А потом вдруг добавил, что дождь, именно дождь чувствуешь, и по его голосу было понятно, что где-то глубоко внутри он улыбается.

— Можно я сварю кофе? — спросила я.

— Конечно, варите, — ответил Хятиля.

И я сварила кофе. Долго возилась с кофеваркой, стараясь растянуть время и глазея по сторонам. Неожиданно мне стало не по себе. На ум пришел скверный детектив, где все время повторяли: что-то не так, что-то не так; а потом все эти размышления привели к тому, что я вспомнила про книги, которые забыла сдать в библиотеку. Но теперь уже ничего не поделаешь. Что-то не так.

Рассматривая вещи, рассредоточенные по кухне, — ароматизированные свечи, стеклянные висюльки, восточный светильник, карту звездного неба, тряпку с блестками, кусок горного хрусталя и груду камней-амулетов, сложенных на медной тарелке, — я подумала, что эта квартира не походила на жилище одинокого престарелого человека, каковым на первый взгляд показался мне хозяин. Хотелось спросить, а где же хозяйка, ясно, что не прячется, но, может, на работе, но потом вспомнила, что старик принял меня за девушку из центра домашнего обслуживания, так что вряд ли у него была жена, во всяком случае работающая, если, конечно, он не старый козел, который держит при себе молоденькую пташку, хотя в это мне верилось с трудом, что-то будто бы подсказывало мне, что он хороший человек, этот Илмари Хятиля, милый, добрый старичок.