Папа - Татьяна Соломатина

Обои папина жена всё равно переклеила. Папа был в рейсе, и Вика ничего не могла с ней поделать. Такой уж у Вики был характер. Вот подружка-с-первого-класса, та бы с воплем «Война – фигня! Главное манёвры!» устроила тут масштабное ледовое побоище, пометала бы в папину жену небьющейся японской посудой, вылила бы папиной жене на голову банку чернил. И, в общем, как она говорила, учась на первом курсе своего вуза, где преподавали всё про человека: «Не это самое, так хоть согреемся!»

Но у подружки-с-первого-класса своя жизнь, свои дела, она ещё на втором курсе съехала от родителей и вся в учёбе-работе, и, говорили, что даже замуж вышла и тут же развелась.

А Вика тихо себе училась, следила за домом и не только не это самое пока, но даже ни с кем не встречалась. И даже не потому, что дала папе слово про друг друга – они оба тогда были под стрессом, а под стрессом чего только не наговоришь и не наобещаешь, – а просто потому, что у них на курсе мальчиков особо не было. Да и тех немного заветренных и занудных очкариков, что были, всех немедля расхватали. А Вике не нужен был заветренный и занудный очкарик. Она хотела такого же яркого и умного, как её папа. Но, кроме института и дома, никуда не ходила, нигде не бывала. Хотя первый год после школы подружка-с-первого-класса её постоянно куда-то пыталась вытащить. Но Вике тогда было не до того. Не искать же теперь подружку-с-первого-класса и не говорить ей: «Вот, папа женился, а я уже превращаюсь в старую деву. Я же не знала, что оно так выйдет. Так что ты теперь давай, выручай меня!» У всех свои жизни и начинания. И каждый сам в ответе за продолжение.

Папа пришёл из рейса. И впервые с тех пор, как она себя помнила, Вика не участвовала во встрече парохода. Потому что у папы уже была жена. И значит, почётное место на газоне ожидания под Вакуленчуком уже по праву – этой жены. Жены моряка. И Вика не её дочь. Так что всё согласно табели о рангах. Пока он был вдовцом – Вика созванивалась с капитаншей и жёнами старпома и стармеха. И далее передавала по цепочке предполагаемое время, предполагаемый порт и всё, что положено. А теперь, когда у моряка-вдовца появилась жена, то его дочь от прежней жены – свободна. И очень даже может быть, и, скорее всего, так оно и будет, – скоро у папы появится новая дочь моряка от новой жены моряка. И эта новая жена моряка будет тащить по штормтрапу сумку с девятимесячной дочерью моряка. Новой дочерью от новой жены. Живой жены. Мёртвая жена – уже ничья жена. Жена моряка – должность для живых жён.

Придя из рейса, папа сказал Вике:

– Ты должна жить отдельно.

– От тебя? – удивилась Вика. – А как же твоё «всегда рядом»? – чуть не впервые в жизни позволила она себе возмущение.

– Ну, «отдельно» не значит быть врозь! – заулыбался папа и заиграл ямочками. – Просто ты – молодая женщина, у тебя должна быть своя жизнь, а мы тебе только мешаем!

– Папа, ты от меня съезжаешь?! – ужаснулась Вика, не веря в то, что папа всё это всерьёз.

Папа замялся. Как-то неловко закурил. Даже как будто покраснел, хотя был всегда загорелый. Да и привычки краснеть за ним не водилось.

– Всё немножко не так, – наконец с трудом выговорил папа. И продолжил легко, почти что скороговоркой. – Она беременна, и ты же понимаешь, какие беременные бывают нервные.

Вика не понимала, потому что ни сама никогда не была беременной, ни с беременными женщинами не общалась. Она хотела об этом сказать папе, но папа продолжал своё скорословие, не глядя на Вику, а уставившись взглядом в ту точку новых обоев, где на прежних было чернильное пятно.

– И беременных с привычного места нельзя срывать. Да и к тому же зачем тебе одной такая большая квартира – убираться только с утра до ночи!

Надо же, эта квартира уже, оказывается, привычное место для новой молодой беременной жены моряка, и даже тени из прошлого совершенно не тревожат – нет уже никаких чернильных пятен, коробки с гримом и маминой одеждой отправлены на помойку, а папа ничего про грим и одежды даже и не заметил. Как прежде не замечал, что Вика совершенно спокойно убирается в этой квартире вовсе не с утра до ночи, а строго раз в неделю по отработанному ещё мамой-гримёршей удобному и быстрому алгоритму. А в остальное время просто не мусорит, в отличие от новой молодой беременной жены моряка. Удивительной неряхи! Никогда ни Вика, ни тем более покойная мама-гримёрша не оставляли после себя в ванной комнате такого погрома, как эта новая жена моряка. У мамы и Вики с этим всё было чётко и профессионально отработано. Мама-гримёрша мыла все окна в квартире, включая огромные окна застеклённых лоджий, за три часа. Эта новая жена моряка одно-единственное кухонное окно мыла неделю. И в конце концов у Вики нервы не выдержали спотыкаться о тазик с прокисшей водой, и она вымыла окна во всей квартире. За три часа. Ни маме-гримёрше, ни Вике и в голову бы не пришло закинуть огрызок от яблока под торшер, а кожуру от банана – за диван. А этой, новой, и в голову не придёт, что огрызок от яблока или кожуру от банана надо закидывать в мусорное ведро. А само мусорное ведро опорожнять, не когда оно осклизлое и воняет, а каждый вечер. У Вики в голове вертелась притча, рассказанная ей подружкой-с-первого-класса в начале первого курса:

Где-то высоко в горах, у хижины просветлённого даоса приземлилась летающая тарелка. Из летающей тарелки вышел инопланетянин и зашёл в хижину просветлённого даоса. Просветлённый даос занимался тем, что созерцал жестяное ведро, наполненное говном, и даже не заметил инопланетянина.

– Человек! – обратился к нему инопланетянин. – Человек! Что ты готов отдать, человек, за разгадку всех тайн вселенной?!

– Вот это жестяное ведро с говном! – ответил инопланетянину просветлённый даос, не отвлекаясь от созерцания.

– Жестяное ведро с говном?! Человек! Я предложил тебе узнать разгадку всех тайн вселенной, но ты готов отдать за это всего лишь жестяное ведро с говном?! Но почему?!! – воскликнул шокированный инопланетянин.

– Потому что в хижине просветлённого даоса не место жестяному ведру с говном! – ответил просветлённый даос инопланетянину.

В тот же день инопланетянин, владеющий разгадкой всех тайн вселенной, стал учеником просветлённого даоса.

Вике вдруг стало смешно. Она вспомнила, как подружка-с-первого-класса в начале первого курса сердилась на Вику за то, что Вика сказала ей после притчи: «И что?» «Ты ни черта не поняла, что ли?! – заорала на Вику тогда подружка-с-первого-класса. – Да… Верно, что для слепца «синий» – всего лишь слово. Ровно до тех пор, пока слепец не прозреет…»

Сейчас вдруг, в какое-то из мгновений посреди бурного течения папиной речёвки, Вике показалось, что она прозрела достаточно и поняла рассказанную ей подружкой-с-первого-класса притчу о жестяном ведре с говном.

Папа так быстро что-то тараторил, что не замечал всех этих Викиных дум. Потому что человеку вообще свойственно не замечать думы других людей. Особенно если думы этих других людей… Просто другие думы. Других людей. Других. Не одного целого с этим человеком.