Лицо в темноте - Нора Робертс

Бев ничего не говорила, она стояла неподвижно, с белым застывшим лицом. Стиви опять играл на гитаре, как и во время свадьбы, но на этот раз он был одет в черное, а мелодия звучала тихо и печально.

Эмме не понравилось в церкви, поэтому она обрадовалась, когда все вышли на улицу. Джонно и Пи Эм с красными от слез глазами несли гроб вместе с четырьмя другими мужчинами, которые оказались двоюродными братьями Эммы. Девочка недоумевала, зачем столько человек несут Даррена, который был совсем нетяжелым. Но спросить побоялась.

В качестве утешения Эмма посмотрела на коров, влажную ярко-зеленую траву и птиц над головой.

Даррену понравилась бы ферма. Как нечестно, что он не может стоять рядом с ней, готовый засмеяться, побежать наперегонки.

Он не должен быть в этом ящике, не должен быть ангелом, несмотря на крылья и музыку. Если бы Эмма была сильной и храброй, если бы выполнила свое обещание, с Дарреном ничего бы не произошло. Это она должна лежать в этом ящике, вдруг поняла Эмма, чувствуя, как по ее лицу побежали слезы. Она допустила, чтобы с Дарреном случилась беда. Она не защитила его от чудовищ.

Джонно взял рыдающую девочку на руки, стал покачивать, и это успокоило Эмму. Положив голову ему на плечо, она слушала, как Джонно говорил вместе со священником:

— Господь пастырь мой, я не пожелаю…

А вот она хотела. Хотела увидеть живого Даррена. Заморгав, чтобы снова не заплакать, Эмма попыталась смотреть на траву и услышала голос отца, хриплый от горя:

—…пройдя через долину теней смерти, я не испугаюсь зла… «Но зло тут! — захотела крикнуть Эмма. — И оно убило Даррена. И у зла не было лица».

Она взглянула на птицу, взмывшую в небо, проводила ее глазами и на вершине соседнего холма увидела человека. Он спокойно глядел на могилу, на их горе и молча фотографировал происходящее.

Он никогда не будет прежним.

Брайан медленно, но упорно напивался, прикладываясь к бутылке ирландского виски. Ничто не будет прежним. Но алкоголь не облегчал боль, она лишь уходила вглубь.

Он даже не мог утешить Бев. Видит бог, он пытался, хотел утешить ее, хотел, чтобы она утешила его. Но Бев превратилась в бледную молчаливую женщину, стоявшую рядом с ним, когда их ребенка опускали в могилу. Она полностью ушла в себя, отгородилась от внешнего мира, и ничто больше ее не трогало.

Она ему нужна, черт побери. Нужен человек, который сказал бы ему, что есть объяснение случившемуся, есть надежда, даже сейчас, в черные дни жизни. Поэтому он привез Даррена в Ирландию, поэтому настоял на службе, молитвах, отпевании. Однако ни знакомые слова, ни запахи, ни то, что священник выполнил все согласно Писанию, не облегчили боль.

Брайан больше никогда не возьмет сына на руки, не увидит, каким тот вырастет. А болтовня о вечной жизни не имеет значения, раз он не может прикоснуться к своему мальчику.

Если утешения нет, надо учиться жить с горем. В кухне еще пахло пирогами и отлично прожаренным мясом, хотя родственники давно разъехались. Он должен чувствовать признательность. Ведь они хотели быть рядом с ним, приготовить еду, погоревать о смерти мальчика, которого большинство из них ни Разу не видели.

Брайан отдалился от семьи, так как у него появилась собственная семья. А теперь то, что от нее осталось, спало наверху. Даррен спал в нескольких милях отсюда, рядом с бабушкой, которую никогда не видел.

Брайан залпом осушил стакан и, намереваясь полностью забыться, снова наполнил его.

— Сын?

Подняв взгляд, Брайан увидел мнущегося в дверях отца и чуть не засмеялся. Они поменялись ролями. Было время, когда мальчишка крался через кухню, где сидел, напиваясь до бесчувствия, его отец.

— Да.

— Тебе нужно бы поспать.

Глаза старика задержались на бутылке. Не говоря ни слова, Брайан протянул ее отцу. У пятидесятилетнего Лиама Макавоя было круглое, в склеротических прожилках лицо, голубых, как у сына, мечтательные глаза и светлые, теперь поседевшие и поредевшие волосы. Он стал худым, даже костлявым и уже не казался Брайану, как в детстве, большим, сильным человеком. Увидев протянутую к бутылке руку отца, Брайан невольно вздрогнул. Она была так похожа на его собственную: изящная, с длинными пальцами. Почему он раньше этого не замечал?

— Хорошие похороны, — сказал Лиам. — Твоя мать будет рада, что малыша привезли сюда и положили рядом с ней.

Налив себе виски, он жадно выпил. За окном начался мягкий ирландский дождь. Они никогда раньше не пили вместе и, может, в конце концов найдут что-то общее. За бутылкой.

— Фермерский дождь, — начал Лиам. — Он напоит землю. Фермерский дождь. Его сын мечтал стать фермером. Неужели к Даррену перешло от деда так много?

— Я не хотел, чтобы он был один. Я подумал, что ему нужно вернуться в Ирландию, к родным.

— Это правильно.

Брайан закурил и толкнул пачку к отцу. Разве они говорили когда-нибудь наедине? Если да, то Брайан не помнил.

— Такого не должно было случиться.

— В этом мире происходит много такого, чего не должно происходить. — Лиам зажег сигарету и взял стакан. — Того ублюдка поймают, мой мальчик. Поймают.

— Прошла уже неделя. — Она казалась Брайану долгими годами. — А результатов никаких.

— Поймают, — настаивал Лиам. — И проклятые ублюдки будут гореть в аду. Тогда бедный мальчуган обретет покой.

Брайан сейчас не хотел думать о мести. Не хотел думать о том, что его дорогой малыш обрел покой в земле.

— Почему ты ни разу не приехал? — спросил он. — Я посылал тебе билеты на свадьбу, на рождение Даррена, на дни рождения Эммы. Господи, ты даже не видел его. Почему ты не приезжал?

— Хозяйствовать на ферме — тяжелая работа, — ответил между глотками Лиам. Его всегда переполняли обиды, и одна сразу цеплялась за другую. — Не могу бездельничать по твоему желанию.

— Ни разу. — Брайану вдруг показалось, что он нашел ответ. — Ты мог бы отправить маму. Пока она была жива, мог бы отпустить ее.

— Место женщины — рядом с мужем. Хорошенько запомни это, мой мальчик.

— Ты всегда был эгоистичным ублюдком.

Рука отца, на удивление сильная, прижала руку Брайана к столу.

— Следи за своим языком.

— На этот раз я не убегу и не спрячусь, отец, — с готовностью ответил Брайан. Он насладился бы дракой прямо здесь, прямо сейчас.

Медленно убрав руку, Лиам взял стакан.

— Не стану бодаться с тобой сегодня. В день, когда обрел успокоение мой внук.

— Он не твой. Ты ни разу не видел его живым, тебе было на все наплевать. Ты просто сдавал в кассу билеты, которые я присылал, чтобы купить виски.

— А где был ты? Где был ты, когда умерла твоя мать? Где-то шлялся, играл свою проклятую музыку.