Жизнь и смерть Бенито Муссолини - Михаил Ильинский

В послевоенной печати часто отмечалось, что Муссолини довольно хорошо зарабатывал благодаря гонорарам за журналистские статьи, которые якобы писали за него младший брат Арнальдо, бывшая любовница и «гранд дама» Маргерита Сарфатти, а также секретарь Алессандро Чиаволини, в прошлом офицер фашистской милиции. Только шофера Эрноле Баратто, прослужившего дуче почти двадцать лет, не называли, пожалуй, соавтором Муссолини.

Статьи для итальянской и американской печати, приносившие Муссолини более 1500 долларов в неделю, дуче писал сам, и не могло быть иначе. Он был честолюбив, работоспособен и никогда ничего не передоверял. Тем более статьи, под которыми стояла его подпись. У него был свой, особый стиль.

Практика написания за кого-то статей действительно укоренилась в начале 30-х годов. Но никто из плеяды лидеров того времени — ни Гитлер, ни Сталин, ни Муссолини, ни Черчилль, ни Рузвельт — не позволяли никому излагать свои мысли за себя. Таким образом, домыслы, что за Муссолини писали другие лица, рассчитаны на доверчивых, на тех, кто ждал и поддерживал любое обвинение в адрес дуче.

Но была и другая крайность, представлявшая дуче почти «сверхчеловеком», способным проводить по двадцать пять совещаний в сутки — и так круглый год; за семь лет (1922–1929) он якобы разрешил 1 887 112 деловых проблем, то есть делал по сто дел в час при шестидесятичасовой рабочей неделе человека, который еше занимался спортом, ездил на лошадях, читал газеты и играл на скрипке. Все это маловероятно, но окружение слушало и не противоречило. Ведь речь шла о Муссолини.

* * *

Муссолини своей физиологической невоздержанностью, резкими выступлениями, которые, как он считал, «били в точку», мог быть неоднократно скомпрометирован в глазах короля и общественного итальянского и международного мнения, но он этим пренебрегал и, как показывали время и события, всегда выкручивался (его любимое словечко), оставлял в проигрыше своих противников. Чаще всего он их наказывал «за леность, нерасторопность» или желание преждевременно праздновать победу.

Он во всем играл ва-банк. В личных отношениях (с Ракеле, Идой, Петаччи), в парламентских делах (выложил депутатам пакет с 2364 указами, потребовал их одобрения и добился этого в один присест), во встречах с королем, в отношениях с мафией, с масонами, в борьбе против коррупции, в международных связях. Себя Муссолини не жалел.

Сколько раз его охватывали нервные приступы, он ощущал сердечную недостаточность, во время выступлений у него через нос и рот шла кровь, он кашлял, его тошнило. У него была язва двенадцатиперстной кишки, слабые легкие, болели военные и другие раны. Но для него все это было «мелочами жизни». Он шел вперед, настаивал на своем, получал удары, падал, но поднимался и шел вперед. И такая настойчивость подкупала общественное мнение Италии 20-х — начала 30-х годов.

Он умел рисковать и быть гибким и смелым. Спорные вопросы «утрясал» и кнутом, и пряником. Сначала чаше использовал кнут, а когда к этому привыкли, а чаша репрессий была переполнена, он стал чаше выбрасывать пряники, особенно в отношении тех, перед кем он был или виноват, или кто был ему когда-то полезен. Так, поэт Габриеле д'Аннунцио, наступавший всем и всегда на пятки, получил благодаря Муссолини титул князя (принца), а также миллион лир, который ему выплачивали щедрой рукой из казны с 1924 по 1938 год — год его смерти.

Политики очень часто в практической деятельности переносят центр тяжести своей активности на внешнюю арену, чтобы скрыть или отвлечь внимание от своей неспособности решать ведущие внутренние проблемы.

Муссолини считал стремление к подобной «компенсации» слабостью политиков и предлагал усиление внешнеполитической деятельности не для завоевания симпатий общественности — он просто видел в этом необходимость.

Балканы Муссолини открыто называл зоной итальянских интересов. Напав на Грецию в 1923 году, он не исключат, что начнет боевые действия против слабой Турции и создаст итальянские «анклавы» в Малой Азии. Под особым прицелом Рима была Албания, которую он решил заполучить «для Италии и себя лично».

Параллельно шел диалог Рима с Советской Россией, которая была признана в 1924 году, и тем самым расширена брешь в блокадном дипломатическом и военном кольце. И мало кого удивило, что Россия спокойно отнеслась к фашистскому десанту на Корфу, практически не отреагировала на убийство политического противника дуче — Маттеотти, а Лев Троцкий даже назвал Бенито Муссолини одним из самых «способных и удачливых учеников». Дуче эту похвалу «проглотил» и мог бы получить еще, если бы не активизировал контакты с Германией, которой, вопреки запретам по мирному договору, тайно поставлял оружие и готов был даже предложить отравляющие боевые вещества, газы и т.д. — законы так часто остаются для диктаторов лишь на бумаге.

Муссолини считал, что ни одно государство не может вести внешнеполитическую деятельность без сильной разведывательно-диверсионной сети. Найдя союзника в Германии, он именно туда засылал своих самых доверенных лиц. «О партнере надо знать порой больше, чем об открытом противнике. Тот, кто защищает свои военно-политические секреты одной броней, проигрывает. От партнера требуется двойная защита: во-первых, как от всех других, а во-вторых, как бы открывая двери перед коллегой, он говорит: здесь закрыто, друг. Не стучись!»

В международной политике Муссолини продолжал тот же курс неуважения к правам других, как и во внутренних делах в Италии. И все сходило с рук, ибо все боялись, что Муссолини из своей страны «перманентной войны», как он называл Италию, выйдет за ее границы, но уже на танках, с оружием и взрывчаткой, открыто и тайно. Впрочем, так все и было. В Ливии, Эфиопии, Сомали, Марокко, Греции, Испании… При этом он ловко менял маски агрессора и пацифиста. И в этом тоже была суть Муссолини.

Подписывая пакт Келлога, объявлявший вне закона войну как «инструмент национальной политики», Муссолини продемонстрировал высшую степень политического лицемерия. «Почему не подписать документ, который отпадет сам по себе? За два года я подписал 138 различных международных соглашений, и едва ли стоит артачиться еще из-за одного», — сказал Муссолини и подписал документ, а на следующий день дал установку «армии, флоту и военной авиации сплотиться в единую боевую силу». Вопросы укрепления мира никак не отвечали духу и настроениям дуче.

* * *

У Муссолини не было времени лить слезы над убитыми утками, зайцами, более того, он объявил, что охотой и рыбной ловлей, как «бесполезным времяпрепровождением», он не будет заниматься в течение всего своего премьерства (а это означало навсегда). Но все-таки на кабана и горного оленя он выйдет уже осенью 1923 года. Первую половину 1923 года он посвятил упражнениям в дипломатии под фашистский гимн «Молодежь». Дуче решил созвать в Лозанне (Швейцария) конгресс для обсуждения мирного договора с Турцией. Во внутренней политике взялся за парламент, из которого предполагал сделать «тихий, удобный безропотный инструмент», способный бить в литавры по каждому его сигналу или взмаху дирижерской палочки.

В Лозанне Муссолини дал одиннадцать интервью и сделал столько же заявлений для печати, которые были в целом позитивно оценены журналистами. Не «зубоскалил» даже скептик в отношений Бенито Муссолини Эрнест Хемингуэй. Он лишь отметил, что «крестный отец» фашизма судит о журналистике по заголовкам. И если корреспондент не хотел иметь столкновений с телохранителями Муссолини, то ему достаточно было давать обтекаемые заголовки, не говоря уже о тех с оттенками похвалы, что явно могут подходить под настроение этого «нового итальянца».