Ирка Хортица и компания - Илона Волынская

угрозами ее не возьмешь, вот и пришлось цену давать, чтоб согласилась она! Не глупа Маринка, понимает, что без толку за хвост улетевшего змея цепляться, и лучше новгородской посадницей, чем кинутой змеевой полюбовницей! Теперь ты решай: женатым человеком стать… али вольным туром на четырех ногах бегать?

Уже не пытаясь вырваться, тур склонил голову и низко жалобно замычал.

– Вот и я думаю, что женатым – оно лучше, чем взаправду рогатым! – повеселела Амелфа. – Гляди, какую ширинку мне Маринка дала. – она потянула из прорезного рукава широкий платок. – Ведовскими узорами шитую! Даже я так не сумею!

Вышитый платок взлетел в воздух, завис на миг… и легчайшим туманным облаком опустился на спину туру, окутывая его от золотых рогов до самых копыт. Вязь цветных узоров на миг вспыхнула зеленым огнем… и платок истаял, словно и впрямь был соткан из тумана, а на месте могучего тура стоял такой же могучий богатырь.

– Ну вот и славно… – отирая бегущие из глаз слезы, бормотала боярыня, обхватывая сына дрожащими руками. – Мальчик мой, кровиночка, ты вернулся… Я тебе твой меч да сапоги принесла.

– Ну и где моя… невестушка? – натягивая сапог, спросил Добрыня Никитич.

– На подворье своем! Что осталось от пожара разгребает! Хозяйственная… Сынок!

Богатырь оглянулся, его мать, устало опустив руки, стояла в высокой траве.

– Она ведь рискнула, Маринка-от, мне доверилась. Ты уж слова моего не ломай – клялась я ей, что ты на ней оженишься! – глядя на сына с неожиданной опаской, тихо попросила Амелфа Тимофеевна, боярыня киевская, бывшая Змеева жена. – Обойдись с девонькой… по-людски.

– Не волнуйся, матушка! – губы Добрыни искривились в улыбке. – С гадинами я обхожусь… по-человечески.

Взял-то Добрыня Маринку во замужество,

Да дал-то ей три поучения великия.

Он первое ученье – руку ей отсек:

«Эта мне рука не надобна, трепала она Змея поганого!»

А второе ученье – ноги ей отсек:

«А и эта нога мне не надобна, оплеталася со Змеем!»

А третье ученье – губы ей обрезал и с носом прочь:

«А эти-де мне губы не надобны, целовали они Змея-идолище!»

Вывел он жеребчика неезжанного и неле́гченного,

Привязал он Маринку за хвост —

Жеребец убежал и Маринку унес.

Из былины «Добрыня Никитич и Маринка Кайдаловна»

То Фелико Терас

– Тук-тук! Тук! – первый стук в монастырскую калитку был робким, словно бы принужденным, точно стучавший просил открыть, но на самом деле надеялся, что его не услышат, и объясняться не придется. Его и не услышали. Или во всяком случае, не открыли.

– Да что же вы! – раздался досадливый возглас и в створку грянул кулак. – Бух! Бух! Бух!

Теперь колотили громко и так яростно, что деревце у калитки, радующее глаз насыщенной, свежей зеленью январской листвы, содрогнулось и с него гулко шлепнулись переспевшие апельсины – хлоп-хлоп!

– Благослови вас Дева Мария, добрые люди! Надеюсь, нужда ваша неотложна, коль вы так стучитесь в двери монастыря прямо во время вечерни! – пропел девичий, да почти детский голос, и в воротное окошко высунулась голова. Темные глаза на смуглом лице глядели на пришельцев с упреком.

– Калимера, сестра Агнесс! Прощенья просим… – низко кланяясь, забормотали рыбаки, но привратница глядела не на них, а на возвышающегося за их спиной рыцаря в походном облачении.

– Благословите и простите, сестра! – рыцарь склонил голову – не слишком низко. – Нужда наша и впрямь велика. Позволите ли вы войти?

– Это женский монастырь, монсьер! – привратница потупилась. – Мужчины могут войти сюда, только если ищут исцеления.

– Я ищу исцеления. – кивнул рыцарь. И уже когда лицо привратницы исчезло из окошка, а створка приоткрылась, закончил. – Но гораздо больше в нем нуждается дама.

Рыбаки шагнули в ворота. Рыцарь шел следом, ведя в поводу коня с притороченным к седлу вьюком. Судя по лязгу, внутри был металл, а судя по изрядной потертости седла, металл этот был уж никак не золотом.

– Я встретил этих добрых людей на тропе к монастырю и помог им добраться сюда. – сказал рыцарь, снимая перекинутый через седло овчинный сверток.

Рыбаки подхватили сверток на руки, край овчины соскользнул…

– На Кава Греко после шторма вчерашнего нашли. – негромко пробормотал один.

В ранних зимних сумерках запрокинутое лицо женщины казалось мучнисто-бледным, а закрытые глаза – темными ямами. Распустившиеся волосы мокрыми прядями свисали до самой земли, а единственная одежда – нижняя рубашка – тоже мокрая насквозь, облепила тело так, что утопленница казалась и вовсе голой. Сестра бросила неодобрительный взгляд на рыбаков, и торопливо поправила упавшую овчину.

– Ни обломков корабля, ничего, только вот она.

Оба рыбака дружно покачали головой: вчерашний шторм был ужасен. Он налетел словно из ниоткуда: только что безмятежно-синее зимнее небо вмиг затянуло плотными черными тучами, из которых ударила сплошная стена дождя. Тяжелые, точно свинцовые капли размывали багровую землю, превращая редкие тропы в реки цвета крови. Тонкие и легкие сосны гнулись под ударами ветра точно тугие луки, а по недавно такому ласковому морю метались бешенные волны, с яростью диких псов вгрызаясь в каменистый берег. Ветер бился в стены и с рычанием разбирал крыши рыбачьих домишек.

– То Фелико Терас… – невнятно пробормотал второй рыбак себе под нос.

«Что он сказал?» – киприотское наречие рыцарь понимал с пятого на десятое, благо, почти все здесь разумели родной ему итальянский.

– Божья милость! – строго поправила их юная монахиня.

Оба рыбака охотно закивали:

– А как же, чистая милость Господня он и есть! – немедленно согласился один. – Вчера лодку Андреаса в самом начале шторма в море перехватил и к берегу пригнал!

Рыцарь поглядел на них недоуменно: видели? О ком это он – не о Господе Вседержители же нашем? Что за ересь? Но юная сестра-привратница лишь еще разок строго поглядела на рыбаков – оба седобородых дядьки потупились – но переспрашивать и поправлять не стала.

– Слава о чудесной лечебнице монастыря Панагии Айя-Напа, Богоматери Лесной, вышла далеко за пределы Кипра, сестра. – снова вмешался рыцарь.

– И потому к нам тащат теперь всех мертвых побродяжек? – раздался резкий женский голос.

От открывшихся дверей монастырской церкви к ним шла женщина – так быстро и решительно, что полы рясы путались у нее в ногах, но она даже не пыталась придержать их. Обрамленное белым апостольником лицо было смуглым и горбоносым, с едва заметными морщинками вокруг темных, как вишни, глаз, тонкие губы плотно и неприязненно сжаты. Молоденькая сестра-привратница крепко сцепила пальцы, опустила глаза и едва слышно зашептала молитву, а рыбаки принялись испуганно кланяться, не выпуская своей ноши – волосы утопленницы мели землю у ворот,