Неслучайная встреча - Лариса Райт

Если бы Тася могла, она бы так и перемещалась от витрины к витрине, не заходя внутрь магазинов, а лишь довольствуясь эстетическим наслаждением. Но Машка тащила к вешалкам и ценникам, впадая в неукротимый охотничий азарт. К Тасиному облегчению, сейчас он распространялся в основном на товары для беременных и новорожденных, но иногда Машка все же вспоминала о подруге и загоняла ее в примерочную, таская туда груды одежды и заставляя мерить каждую вещь и непременно в разных вариантах. Под таким давлением Тасе пришлось согласиться на джинсы и пару футболок, но от всего остального она решительно отказывалась.

– Зачем мне это дурацкое платье?

– Оно не дурацкое, оно красивое. Посмотри, как фигуру подчеркивает!

– Мои тощие кости?

– Твою изящную худобу. Красивое платье, – настаивала Маша.

– А хоть бы и красивое, куда мне ходить в нем?

– Было бы платье, остальное приложится.

– Нет. Я так не могу. Понадобится – куплю платье, а так нет. Давай лучше кофты посмотрим теплые, для мамы.

Машка с готовностью тащила ворох кофт, расхваливая каждую:

– Ты только глянь: чистый кашемир. А рисунок какой!

– Какой?

– Геометрический! Это же писк моды.

– Да? Боюсь, писка мама не переживет.

– Ладно. Тогда эту. Ангора… с чем, с чем, с чем? – Машка искала этикетку и вчитывалась в надпись. – Ага, с верблюжьей шерстью. Ну, этак и зимовать на вашей даче можно. Не кофта, а печка.

– Правда? – загоралась Тася, хватала кофту: – Дай посмотреть! – Сама проверяла этикету, видела цену и отбрасывала кофту, будто могла обжечься: – Нет, ты знаешь, мне как-то не очень.

– «Не очень?!» С ума сошла, что ли? Да это всем кофтам кофта.

– Да нет, Маш, – Тася начинала шептать, будто кто-то из окружающих мог понять русскую речь, – кофта хорошая, дорогая только.

– Для такого состава нормальная, – пожимала плечами Машка.

– Не знаю, как для состава, а для меня… – Тася разводила руками.

– Вот! – победоносно объявляла подруга. – О чем я и говорю! Переезжать тебе надо! Ну, что у тебя там за жизнь, если ты даже кофту приличную купить не можешь ни матери, ни себе. А у нас преподаватели в отдельных домах живут и на машинах ездят, а не в хрущевках без лифта и мусоропровода. И вместо дачи, кстати, квартиры на море имеют. И нечего говорить про шашлык и грядки. Мясо тут тоже вкусное, а овощи в магазинах продаются. «Посев, полив», – передразнила она Тасю, – просто летом цены на авиабилеты вырастают, вот ты и приехала сейчас. И не ври мне про дачу!

Тася и не собиралась. Она не любила ссориться. Возвращала одежду изумленной продавщице, которая не привыкла к русским, уходящим без покупок, и просила:

– Пойдем домой.

– Пойдем, – соглашалась Машка с почти презрительной интонацией и добавляла сокрушенно: – С тобой каши не сваришь.

Про кашу Тася не знала, а вот паэлью с ней можно было приготовить просто восхитительную. Даже Энрике признал в русской гостье достойную ученицу и говорил жене: Тасина паэлья ничем не отличается от той, что готовят испанцы. Машка только хихикала, ничуть не обижаясь. Она терпеть не могла готовить и только советовала мужу:

– Пользуйся моментом, пока она здесь, – намекая на то, что после Тасиного отъезда ему снова придется надеть хозяйский фартук. Однажды Маша даже предложила в шутку: – Слушай, подруга, я тебе работу нашла, пока язык учить будешь.

– Где?

– Да недалеко. На кухне моей. И заплачу хорошо. Уж побольше, чем тебя в родном университете балуют.

– Юмористка, ты Маш!

– Ну, шутки шутками, а я бы на твоем месте подумала.

– Подумаю, – пообещала Тася, раскладывая по тарелкам дивно пахнущую горячую тортилью.

По вечерам сидели на балконе с бутылкой вина. Тася привезла из Москвы домино, и теперь научившийся играть Энрике требовал ежевечерних партий. Машка следила за их баталиями и что-то нежно лопотала по-испански, а муж улыбался и гладил ее по большому животу. Проиграв несколько туров, он обычно извинялся и на плохом русском желал спокойной ночи. Машка оставалась сидеть, но Тася не могла не чувствовать исходящее от подруги беспокойство: та начинала ерзать, предлагать какие-то мало занимательные темы для разговора или отвечать невпопад на вполне обычные замечания. Тогда Тася с улыбкой предлагала:

– Иди спать.

– А ты не обидишься? – смущалась Машка от неумения скрыть свое желание отправиться к мужу.

– Нет. – Тася и сама с нетерпением ждала момента, когда сможет остаться одна, открыть чемодан и в очередной раз насладиться видом приобретенных сокровищ. Их было не так много, всего пять: три учебника и два диска. Если бы Машка вышла замуж за немца, то в отношении пособий Тасе повезло бы больше. Из Германии она наверняка вернулась бы с полным чемоданом материалов, но и найденное в Испании очень и очень впечатляло: великолепный сборник упражнений ко всем грамматическим темам, биографии известных немецких писателей, композиторов, художников и других замечательных личностей, книга с заданиями для работы в Интернете и диски по истории и архитектуре целых десяти крупных городов Германии. На самом деле Тасе ужасно хотелось посмотреть их немедленно, но включать ночью проигрыватель в гостиной было неудобно: она боялась потревожить хозяев, а днем не хотелось отнимать время от общения с подругой. В общем, лежавшие в чемодане трофеи были тем неоспоримым плюсом, который делал близившийся день возвращения в Москву не таким горьким.

Но все же этот день наступил. И как Машка ни уговаривала задержаться, Тася не могла: мама, дача, работа, студенты, обязательства… Тася была человеком ответственным. Машка взяла с нее клятвенное обещание приехать через год. Тася пообещала: не расстраивать же подругу, да еще когда та на сносях? Хотя сама понимала: обещание вряд ли выполнимое. Маму мучила катаракта, и надо было копить деньги на операцию, на даче нужно поставить новый парник (у старого уже начали трескаться стекла), квартплата растет, зарплата падает, и хотя в следующем учебном году Тася предполагала и набрать больше учеников, и защитить, наконец, докторскую, что обещало некоторую прибавку к жалованью, рассчитывать на очередную поездку в Испанию она, как ни хотела, не могла. Поэтому теперь, провожая взглядом полосатую Машкину спину и утиную походку, Тася прощалась надолго. Ей тоже хотелось плакать, но слез не было. То ли она менее сентиментальна, то ли просто не беременна, то ли подсознание согревала мысль об уже отправленных в багаж книгах и дисках.

А поплакать, возможно, и стоило. Машка была вторым после мамы самым близким Тасе человеком. Они родились и росли в одном подъезде. Машкины родители если не дружили, то поддерживали приятельские отношения с Тасиной мамой, которая растила дочку одна, а к самой Тасе относились, как к родной. И Тася платила им тем же, и когда несколько лет назад они ушли один за другим, искренне горевала и рыдала вместе с подругой. Они все делали вместе: играли, гуляли, учились сначала в одном классе, потом в одном институте. Только группы были разные: Тася выбрала немецкий язык, а Машка по фамилии Циммерман заявила, что «скорее сдохнет, чем станет учить язык проклятых фашистов». Тася спорила, доказывала, что немецкий – это язык Гете и Шиллера, но в Машке звучал голос родственников, замученных в концлагерях, и она предпочла испанскую группу.