Самое красное яблоко - Джезебел Морган

Оглушительно щелкнул замок.

В спальне Рэндалла горели свечи, множество свечей, и еще больше белело огарков и на полках, и на столе, и на подоконнике. «В зимние ночи не позволяй огню умереть», – не к месту вспомнилось мне, но здесь пляшущие огоньки не разгоняли жадную тьму, боролись с нею – и проигрывали, один за другим.

– Милая Джанет. – Рэндалл стоял спиной ко мне, даже не обернулся, пока зажигал новую свечу от уже изошедшей восковыми слезами. – Признаться, тебя я ждал меньше всего.

– На чей же визит вы надеялись?

– Не надеялся – боялся.

Он обернулся ко мне, и в полумраке лицо его показалось смертной маской, грубо вырезанной из старого дерева. Он попытался улыбнуться, и тонкие губы едва дрогнули, словно забыли, как это – улыбаться. Рэндалл приблизился ко мне, коснулся плеча, словно хотел и не смел обнять, я же застыла камнем, желая и не смея ответить.

– Ты пришла по своему желанию?

Я покачала головой, и от разочарования во взгляде Рэндалла стало почти больно.

– Я должна увести тебя. У нас осталось так мало времени.

На моей протянутой ладони тускло поблескивало кольцо Ингимара, красноречивее любых слов говорившее, зачем я здесь. Рэндалл долго смотрел на него, а затем спросил едва слышно, не поднимая взгляда:

– Раз ты согласилась… значит, ты веришь мне? Веришь, что я пытался спасти брата, чтоб отродье прекратило пить его силы?!

– Я знаю.

Рэндалл вскинулся, и в глазах его мелькнуло тихое облегчение человека, обретшего союзника в самый темный миг отчаяния.

– Что с Гленном? – с затаенной надеждой спросил королевич. – Он еще жив?

С горьким сердцем я призналась:

– Он может не пережить эту ночь.

Рэндалл кивнул, словно и не ждал другого ответа. Лицо его снова сделалось спокойным и замкнутым, скрытое маской величественного равнодушия. Я могла лишь догадываться, сколь велико его горе.

– Стоило сразу удавить эту девку, – с бессильной горечью вздохнул он, прикрывая глаза. – Может, хоть с этим я справился бы.

Всем своим существом я чувствовала, как истекает отпущенное снотворным время, как сны стражей становятся легче и быстрее. Стоило спешить, и я взяла за руку Рэндалла и повела прочь, умоляя Рогатого Охотника, покровителя отчаянных храбрецов, чтоб никто не встретился нам на пути.

Дворец спал, и коридоры были темны и пустынны, только серебристые квадраты лунного света скользили по каменным плитам. От окон тянуло морозом и сладковатым запахом снега. У самых ворот в парк Рэндалл замер, его ладонь, горячая, как в лихорадке, коснулась моих волос, скользнула по шее.

– Бесчестный побег хуже смерти, милая Джанет. Знаешь ли ты, на что меня обрекаешь? Но проиграть фейри, проклятым и изгнанным, – куда как хуже позора. Я благодарен тебе. И я всегда буду тебя помнить.

Всего на мгновение Рэндалл прижался губами к моему лбу, и огонь прокатился по телу до кончиков пальцев, а затем, отстранившись, он шагнул в ночную темноту, прошитую серебром метели, и я, сама себя не помня, бросилась следом, желая хоть на миг еще остаться с ним. Но Рэндалл оглянулся и улыбнулся прежней своей улыбкой, спокойной и жуткой:

– Не стоит стоять на ветру, милая Джанет. Возвращайся к себе – когда меня хватятся, ты должна спать.

Ворота закрылись, отрезая меня от моего королевича и безжалостной зимней метели, оставляя в каменной клетке дворца – одну.

15

Рэндалла даже не пытались искать. Я так и не узнала, что же приказал король, но о старшем королевиче словно забыли разом: слухи, будоражащие столицу, быстро улеглись, прислуга даже шепотом не поминала его имя, будто не было у короля старшего сына.

Я еще долго ходила сама не своя, заплутавшая в чаще тревог и сомнений, не замечая, как течет к исходу зима, как дни становятся длиннее, а снег мягче, как затяжные метели сменяются сладостной тишиной, как в лучах солнца появляется не намек даже, но обещание скоро весеннего тепла.

Катилось дальше колесо года, катилась дальше жизнь, оборот за оборотом перемалывая горести и радости, заметая их снегом, смывая дождями. Скоро недосуг мне стало лелеять страхи: как раньше Рэндаллу, ныне сделалась я помощницей королю, правой его рукой, надежной и верной. Пусть матушка и готовила меня как наследницу и хозяйку поместья и сада, но разве была я готова погрузиться в дела всего королевства, подхватить тысячи тонких нитей и не оборвать ни одну?

Мне пришлось.

В один из дней меж Имболком и Остарой, когда солнце уже начало дарить тепло, оплавляя рыхлые сугробы, король вызвал меня к себе.

– Я уже слишком стар, чтоб дождаться, когда мой внук повзрослеет. – Когда-то ясные его глаза помутнели от горя и усталости. – И некому мне больше передать трон.

– Вы еще сильны телом и духом. – Я хотела приободрить его, но голос прозвучал слабо и беспомощно, как в мольбе. Король улыбнулся наивным моим словам.

– У тебя доброе сердце, юная Джанет, и честный нрав. Ты достаточно умна и не боишься преград. Ты многое сделала для нашей семьи в эти темные времена, и некого мне просить, кроме тебя. Стань королевой, юная Джанет, сохрани для моего внука его престол.

Горло перехватило от волнения, и, онемевшая, я припала губами к ладони короля. О, как хотелось в тот миг мне признаться, что принесла я одни лишь беды, что я уже предала его доверие, освободив Рэндалла! Но стоило мне взглянуть в лицо моего короля, как все сомнения опали отцветшими лепестками – он знал.

Он знал, и в глубине глаз его светилась благодарность, кою не смел он выказать прямо. Он должен был гневаться – как король и повелитель, но радовался – как отец. И отец в нем оказался сильнее короля.

Хоть один его сын сохранил жизнь, и это наполняло сердце его покоем, и в награду он меня возвеличил.

Больше о Рэндалле ни словом, ни делом не вспоминали.

Забытье Гленна длилось долго, пока сын его совсем не окреп, и только тогда, исхудалый, ничуть не похожий на прежнего, сильного и прекрасного юношу, он тихо умер, так и не очнувшись. Похоронили его рядом с Элеанор, и теперь до последних дней он ее не покинет.

Бельтайн я встретила королевой, и острозубый серебряный венец сдавил мою голову.

Часть 2

Недобрая королева

1

Мелкой галькой, окатанной морем, дни выскальзывали из пальцев, полные интриг, злословия и политики. Вуаль королевы не пришлась мне по нраву, но я приняла ее как долг, как искупление вины, настоящей или