В поисках «полезного прошлого». Биография как жанр в 1917–1937 годах - Анджела Бринтлингер

мыслях и чувствах совершенно особое место, выступая олицетворением здорового равновесия жизни и искусства, способного послужить образцом для будущих поколений. Ходасевич ценил Державина и как поэта, возводя к нему свою поэтическую генеалогию[73] и полагая, что именно он оказал наибольшее влияние на его стихи[74]. Кроме того, Державин служил Ходасевичу образцом высокоморального поведения. Начиная с первой статьи 1916 года, Ходасевич снова и снова возвращался к державинской теме в эссе и исследованиях о Гоголе, Чехове и даже о себе самом. Интерес Ходасевича к значению Державина в русской поэзии сказался в принятом в 1923 году решении подготовить том избранных трудов великого поэта для публикации за рубежом[75].

Выбор Ходасевичем Державина в качестве героя биографической книги был вполне сознательным, хотя это и может показаться в каком-то смысле нелогичным. Державин и Ходасевич были во многих отношениях антиподами. Зачем Ходасевичу, суховатому, насмешливому и «всезнающему» парижскому эмигранту конца 1920-х годов, обращаться к наивному, прямодушному поэту и государственному деятелю XVIII века? Не лучше ли было Ходасевичу воссоздать, например, жизнь меланхолического Боратынского, чей сборник «Сумерки» явно резонировал со сборником «Европейская ночь» самого Ходасевича, или же биографию пессимистически настроенного Батюшкова, или даже блистательного философа Чаадаева, имевшего с Ходасевичем гораздо больше сходных черт, чем Державин? Очевидно, что в случае с Ходасевичем и Державиным мы имеем дело с притягивающими друг друга полюсами. Если автобиография автора часто соотносится с написанной им биографией, то здесь можно говорить о перевернутой автобиографии. Ходасевич увидел в Державине то, что, по его мнению, было необходимо его собственной эпохе и чего не хватало ему самому.

Державин родился в 1743 году в обедневшей семье и рано осиротел. Молодой дворянин родом из русской провинции не имел ни покровителей, ни денег, ни образования – ничего, что позволило бы ему выдвинуться. Однако упорный, решительный и трудолюбивый молодой человек добился зачисления в гвардию, с течением времени стал офицером, а затем и крупным чиновником, занимавшим высокие посты при трех правителях. В течение всей своей сознательной жизни Державин был публичной фигурой и известным поэтом. У него было отменное здоровье (дожил до 73 лет), в юности считался игроком, кутилой и гурманом, даже, можно сказать, обжорой. Его сочинения пестрят одами, восхваляющими военачальников и правителей России. Почитаемый в последние годы в качестве старейшины отечественной литературы, Державин гостеприимно принимал молодых поэтов и многочисленных родственников в своем петербургском доме и в прекрасном имении Званка на берегах Волхова.

Если Державин был в каком-то смысле «своим человеком» в светском обществе – урожденным дворянином, участником и мишенью правительственных и придворных интриг и знакомцем всех главных деятелей России XVIII века, – то Ходасевич всю жизнь оставался несомненным аутсайдером. Он родился в 1886 году и был младшим сыном поляка и еврейки (воспитанной в польской семье и принявшей католичество). Он рос в Москве замкнутым ребенком в почти исключительно женском окружении, предпочитая играть в одиночку, а не с другими детьми, и наблюдать мир из окна. Ходасевич говорил о себе, что «родился слишком поздно»; он стал поэтом в эпоху сумерек символизма. Всегда окруженный другими художниками в Москве и Петербурге и после эмиграции в Европе, он зарабатывал на жизнь исключительно литературной работой, но никогда не принадлежал к какой-либо группе или направлению.

Возможно, именно положение аутсайдера и одиночки придало Ходасевичу острую наблюдательность по отношению к литературе: он сделался не только поэтом, но и превосходным мемуаристом, критиком и историком литературы. В 1929 году, когда он приступил к державинской биографии, Ходасевич уже давно находился в эмиграции, жил в Париже и зарабатывал статьями и эссе для газет и журналов. В отличие от Державина, Ходасевич и в частной жизни, и в литературе предпочитал уединение, имел слабое здоровье, всю жизнь страдал от различных болезней и отличался таким плохим пищеварением, что был вынужден постоянно соблюдать диету, главным компонентом которой была овсяная каша.

Трудно найти двух других людей, чьи жизненные пути и склонности были бы настолько непохожи. Не сдерживая ликования, Ходасевич указывал на яркое различие между собой и Державиным в автобиографическом эссе «Младенчество». Согласно легенде, первое слово, сказанное Державиным в детстве, было «Бог»: он произнес это, глядя на вспыхнувшую в небе шестихвостую комету. Что касается Ходасевича, то он заговорил, увидев котенка: «Кыс, кыс!»[76]. С детских лет Державин смотрел ввысь в поисках вдохновения и замечал величественные вещи, в то время как Ходасевич глядел вниз, замечая малое и обыкновенное.

Но, возможно, самое важное различие между двумя поэтами состояло в том, что первый стоял у истоков русской литературы, а творчество второго пришлось на ее финальный период (как казалось самому Ходасевичу). Державин был олицетворением зарождения русской литературы и традиции, смерти которой так страшился поэт XX века. Когда в 1928 году свой «Памятник» Ходасевич начинает строкой «Во мне конец, во мне начало», речь идет о смерти русской литературы и культуры, но поэт выражает надежду, что цикл начнется заново, что новое начало возможно. В конце 1920-х годов Ходасевич оглядывался назад, на истоки, и пытался возродить русскую литературу через Державина.

Ходасевич работал над державинской биографией с января 1929 по январь 1931 года; одна ее часть печаталась в парижской газете «Возрождение», другая – в журнале «Современные записки»; затем вышло отдельное издание 1931 года. Импульсов к этой работе было много. Одна из причин, почему Ходасевич выбрал в качестве героя биографического исследования именно Державина, состояла в том, что он чувствовал ослабление литературы после революции. Стремясь не допустить обрыва традиции, поэт искал «положительного героя», тот образец, которому могла бы следовать русская литература и культура в целом. Этот образец обнаружился не в Пушкине и не в Чехове, а в Державине: он олицетворял одновременно и прошлое русской культуры и цивилизации, и надежду на ее будущее.

Кроме того, автор биографии хотел противопоставить ее распространенным стереотипным представлениям о Державине, которые доминировали в XIX веке и стали переосмысляться только в начале XX века. На протяжении всей книги он то и дело прибегает к полемическим выпадам в адрес критиков, не без презрения относящих Державина к категории «придворных поэтов». Таким образом, Ходасевич по-своему реабилитировал Державина, указывая на его достоинства и заслуги как в гражданской жизни, так и в поэзии.

Наконец, есть еще один, возможно, самый важный момент: в «Державине» Ходасевич исследовал вопрос об отношениях жизни и искусства: он считал, что их взаимодополняющая связь прервалась в романтическую эпоху и уже никогда больше не восстанавливалась. С точки зрения Ходасевича, Державин прекрасно знал, в чем состояла