Воспоминания о службе - Борис Шапошников

Заведующим хозяйством был капитан Смирнов, высокий красивый мужчина с большой окладистой бородой, также имевший за плечами до 20 лет службы. Умный, выдержанный и высокопорядочный человек, он пользовался большим авторитетом в офицерской среде и был почти бессменным выборным председателем суда общества офицеров. Его правой рукой в хозяйстве был делопроизводитель по хозяйственной части военный чиновник Альбрехт. Пожилой человек, он с полным знанием дела вел всю хозяйственную канцелярию батальона. Оружейный мастер военный чиновник Иван Егорович Игнатьев, уроженец Ижевска, начал службу в батальоне солдатом и долгой неутомимой работой достиг занимаемой должности, снискав общее уважение в батальоне. Казалось, не было дела, которого Игнатьев не знал бы. Он чинил оружие, ремонтировал обоз, склады и даже казармы. Таким же старожилом батальона был старший врач статский советник Шишов. Младший врач батальона всегда отсутствовал, усовершенствуя свои знания при Ташкентском госпитале. При батальоне был небольшой приемный покой, в котором Шишов принимал больных. Давно бросив медицинскую науку, Шишов увлекался этнографией, написав ряд трудов об узбеках, их жизни и обычаях. Наш эскулап не прочь был выпить. Летом во время жары мы обыкновенно пили лимонад, добавляя в стакан рюмку коньяку, Шишов предпочитал иной способ утоления жажды: в чайный стакан он вливал рюмку лимонада, а остальное доливал коньяком и доказывал, что это прекрасное средство для утоления жажды.

Ротные командиры были тоже пожилые люди. Командир 1-й роты Александр Михайлович Росс, кончивший военную гимназию, затем Александровское военное училище, убежденный холостяк, служил уже около 20 лет. Строгий и требовательный по службе, Росс был отличным товарищем. Впоследствии он ушел в воинские начальники, а вскоре и в отставку.

Командир 2-й роты капитан Захаржевский, сравнительно молодой поляк, прослужил в армии лет 12–13. Он интересовался военным делом, был начитан по военным вопросам, но дело в роте у него как-то не клеилось. За заносчивый и порой оскорбительно вежливый тон его не любили ни офицеры, ни солдаты. В 1905 году он получил подполковника и ушел в другой батальон, о чем никто не пожалел.

Командир 3-й роты Федоров, однофамилец Федоровых, пожилой командир из вольноопределяющихся, выпускник юнкерского училища, был маньяк и больной человек. Ему постоянно казалось, что все на него подозрительно смотрят, что- то говорят на его счет, подстраивают ему разные каверзы. На этой почве у него происходили недоразумения с начальством и товарищами-офицерами. Все, в конце концов, отворачивались от него. В 1906 году его произвели в подполковники, и он перевелся в другой батальон, а впоследствии вышел в отставку.

Командиром 4-й роты был младший из семьи Федоровых.

Адъютант батальона, старший из двух братьев Стрельбицких, не отличался ни умом, ни тактом, ни знаниями, хотя и кончил военное училище. Был он в тягость командиру батальона и держался как-то по инерции.

Из остальных младших офицеров было пять штабс-капитанов, имеющих по 10–12 лет службы за плечами, три поручика и два подпоручика, выпущенных в 1902 году из училищ.

Нас, молодых, выпуска 1903 года, приехало в батальон четверо: я, подпоручик Сусанин из Павловского военного училища, сын генерала, очень скромный человек, отличный товарищ, попал в 1-ю роту, подпоручик Машковцев из Киевского военного училища, тоже из военной семьи, жившей в Ташкенте, попал во 2-ю роту, и подпоручик Петр Корнилов из юнкерского училища, брат небезызвестного впоследствии генерала Корнилова, был назначен в 4-ю роту. Родители Корниловых, по рассказу младшего Корнилова, жили в Западной Сибири. Отец — русский — занимал должность переводчика при уездном начальнике, мать же была простая киргизка. Отсюда и монгольский тип лица, который унаследовали дети. Петр Корнилов, очень ограниченный человек, ничего не читал, ничем не интересовался, но был хорошим строевиком и отличным стрелком.

Итак, из двадцати офицеров лишь шестеро были более или менее молодые. Мы ходили в батальоне, как говорится, на цыпочках, и хотя по закону на офицерских собраниях имели право голоса, никогда его не подавали, слушая, что говорят старшие…

Войска Туркестанского военного округа, как приграничного и с небольшим сравнительно русским населением, содержались по усиленному штату. Роты в батальоне насчитывали по мирному времени по 180 человек, по штату военного времени рота состояла из 225 человек. Ограниченное наличие в Ташкенте русских запасных не позволяло довести роты до штатов военного времени, и при мобилизации на укомплектование прибывали команды чуть ли не из Оренбургской губернии.

Однако из этих больших по штату рот было много солдат в командировках. Из строевых солдат назначались денщики не только для офицеров своего батальона, но и для генералов, офицеров и военных чиновников различных высших штабов и управлений округа. Часть солдат роты находилась на охране лагерей. Таким образом, число откомандированных в роте достигало иногда 30–40 человек, а между тем на все стрелковые смотры они должны были собираться и участвовать в стрельбе, явно, конечно, понижая результаты стрельбы.

Я не говорю о 8—10 солдатах, которые, числясь в ротах, обучались в учебной команде, готовясь на унтер-офицера.

При всех больших учениях, стрельбах и маневрах они возвращались в роты.

Узбекское население округа воинской повинности не несло, равно как киргизы и туркмены. Из последних на принципах добровольчества был сформирован Туркменский конно-иррегулярный дивизион, развернутый впоследствии в полк.

Я застал ещё трехлетний срок службы рядового состава.

Укомплектован батальон был различными национальностями — русские и украинцы составляли до 50 %, а остальные 50 % падали на поляков, евреев из Западного края и уроженцев Кавказа — грузин и армян. Солдаты в возрасте 21 года были крепки и выносливы, а на службе, благодаря физическим упражнениям, еще больше развивались.

На каждого солдата было три срока обмундирования. Пошивка и починка обуви производились в ротных мастерских. Стирали белье солдаты сами.

Летом солдат носил белую рубаху, белый чехол на фуражку и из бараньей кожи брюки (чакгиры), окрашенные в малиновый цвет (стрелковый). Кожаные брюки предостерегали от колючих растений. Погоны, как на мундирах, так и на шинелях были малинового цвета с трафаретом «1Т» желтой краской.

Пища на обед подавалась хорошая: суп с мясом (мясные порции на каждого) и каша (с мясом в крошку). Были утренний и вечерний чай. Хлеба ржаного выдавалось на день 3 фунта. Молодых солдат кормили «с лотка» — сколько съедят. Постепенно старослужащие солдаты не съедали в день 3 фунтов ржаного хлеба, а поэтому по желанию за несъеденный хлеб получали так называемые хлебные деньги.

Я ещё застал выдачу по праздникам по чарке водки на каждого солдата, для чего в ротном цейхгаузе были особые установленные законом чарки. Непьющие получали деньгами. Табак и спички не выдавались. Жалованье солдата было очень маленькое, едва хватало на табак. В роте по штату положено было 14 унтер-офицеров, из которых фельдфебель и два взводных могли быть сверхсрочными. Остальные унтер-офицеры — срочной службы — подготавливались в течение девяти месяцев в учебной команде батальона. Кроме того, на роту приходилось определенное число ефрейторов без особой подготовки, но из хороших стрелков и строевиков. Из-за небольших льгот и незначительного увеличения жалованья на сверхсрочную унтер-офицеры почти не оставались, и если были в ротах сверхсрочники, то преимущественно на должностях фельдфебелей и редко на должностях взводных унтер-офицеров. Между тем поддержание внутреннего порядка в ротах лежало на унтер-офицерском составе, и в особенности на фельдфебелях. Правда, фельдфебель из сверхсрочников был грозой не только для солдат, иногда он не ставил ни в грош и младших офицеров роты, сплошь да рядом докладывая ротному командиру об ошибках полуротных.