Звезды-свидетели - Анна Данилова

— А что мне с ее пистолетом делать?

— Спрятать. Да так, чтобы никто его никогда не нашел. Ну, все? Поехали?

— Так куда пистолет-то засунуть?

— В курятник, к примеру. Подальше, чтобы он никому случайно на глаза не попался. Хотя кто его искать-то будет?

— Не знаю.

— Правильно. Но спрятать его все же необходимо.

Герман еще раз заглянул в спальню, словно за время их диалога с Рубиным в его доме могли произойти некие изменения и в спальню невероятным образом вернулась Нина. Но — нет. Нины здесь не было.

Какое-то внутреннее чувство подсказало ему — открыть шкаф. И когда он сделал это и заметил на полке сумку, нервно рванул «молнию» и увидел под ее металлической разошедшейся ухмылкой пачки денег, то что-то в нем перевернулось и сердце вновь подскочило к самому горлу. «Она вернется», — подумал он.

И еще он решил, что ничего не скажет Рубину. Чтобы избежать новой порции его насмешек в свой адрес.

Внезапно Герман как-то разом успокоился, словно наличие денег таинственным образом оправдывало исчезновение Нины.

Пистолет они спрятали, яд — тоже. Герман, нервничая, прибрался на кухне, потом они с Рубиным вышли на залитое солнечным светом крыльцо, Герман запер двери дома на все замки, они сели в машину и покатили в Москву.

Когда они въехали в Москву, он понял, что истосковался по ней. Герман и прежде довольно часто приезжал сюда за покупками, но это было как бы не в счет. Собственно говоря, он совсем недавно был в Москве, в супермаркете, как раз там, где его и подкараулила Нина. Но сейчас он въезжал в город с совершенно другим чувством — словно он возвращается насовсем.

Он даже расслабился, как-то успокоился, словно недавно проснулся после кошмарного сна и теперь постепенно приходил в себя. И когда он уже готов был немного вздремнуть, его вдруг подбросило на сиденье. Он распахнул глаза, мгновенно вынырнув из сонной одури, и повернулся к Рубину, безмятежно давившему на педаль газа.

— Лева! Ты меня совсем заговорил, заболтал с этими пистолетами. И тот, второй, я спрятал в курятнике, ты видел. А первый-то где?! Я тебе рассказал про него и тут же забыл!

— Гера, ты сказал, что спрятал его. Вспоминай где.

— В кладовке, за банками. Завернул в тряпку. Но проверить-то я не проверил, а Нина бывала в кладовке! А если она нашла его?!

— А ты забудь, — спокойным голосом посоветовал Рубин, уставший, судя по его недовольной мине, от проблем Германа.

— Как это?!

— Так. Просто забудь, и все. Ты мне лучше скажи, ты Бунина прочел, вернее перечитал?

— Не совсем, — проблеял Герман.

— Понятно, значит, не читал. Гера, приди в себя! Хватит приключений. Работа и только работа, ты понял? К тому же у меня такое впечатление, словно ты забыл, что в Москве у тебя, практически в твоей квартире, оборудована студия, где ты мог бы заняться делом.

— Лева, ты отлично знаешь, что я мог бы и в лесу просто положить все свои идеи на ноты, а дома, в Москве, я уже занялся бы непосредственно аранжировкой, записями музыки.

— В лес ты больше не вернешься, понял?

— Понял.

Ему отчего-то нравилось, что Лева командует им, для Германа это означало, что его судьба Леве не безразлична: друг переживает за него. Значит, в жизни у Германа есть человек, на которого всегда можно положиться и даже рассказать ему о себе все. А это «все» подчас вмещает в себя такие подробности его частной жизни, о каких он не мог бы рассказать, к примеру, даже родному брату. Быть может, в голову ему всегда приходило сравнение с родным братом потому, что у Германа не было ни брата, ни сестры. Он нередко слышал рассуждения людей о том, что близкие, то есть родные по крови люди, далеко не всегда и не обязательно становятся настоящими близкими и по духу людьми, друзьями. И кровь еще ни о чем не говорит. Просто принято считать, будто родные братья должны всегда поддерживать друг друга, помогать один другому, не подличать и так далее. На деле же все происходит в большинстве случаев как раз наоборот. Друг-приятель становится тебе самым близким человеком, а брат или сестра — заклятыми врагами.

— Ты что, обиделся? — услышал он и понял: настолько углубился в свои размышления, что надолго замолчал. И это молчание Рубин, славный Рубин, принял как знак обиды.

— Нет, что ты, просто я очень благодарен тебе за все. Я же понимаю, что ты носишься так со мной не ради своих процентов, а просто потому, что любишь меня, по-человечески, как друг. И я счастлив, что ты у меня есть.

— Брось ты, Гера. Конечно, я думаю в первую голову о своих процентах! — гоготнул Лева и шутя пихнул его кулачищем в плечо. — Ты мне лучше расскажи: тебе удалось выяснить, кто такая эта Нина на самом деле?

Они мчались, обгоняя идущие впереди машины, и казалось — еще немного, и их машина взлетит над автострадой и они поднимутся над приближавшейся, застывшей в морозном тумане Москвой. Сейчас, когда рядом с ощутимо ослабевшим от переживаний последних дней Германом был сильный, собранный Рубин, все произошедшее с ним уже не казалось Герману таким уж опасным. Но Герман понимал, что он все равно не должен расслабляться и просто так от Нины он все равно не избавится. Тем более что она уехала без своих денег. Конечно, она ненормальна до такой степени, что могла оставить деньги в знак своей благодарности Герману за то, что он приютил ее. Но такое предположение тоже смахивало на сумасшествие.

— Лева, ничего мне не удалось. Совершенно. Больше того, время от времени она начинала вспоминать о каких-то других убийствах, которые она якобы совершила.

— Ничего себе! — присвистнул Лева. — Девушка-убийца.

— С одной стороны, я понимаю, что она не могла убить стольких людей, она просто-напросто была как-то связана с информацией по этим убийствам. Может, она работала в прокуратуре или в морге, не знаю. И она придумала, вообразила, что все эти убийства совершила она, что она как бы очищает землю от разных негодяев. Говорю же, у нее — своя философия, она считает, что люди, совершившие тяжкие проступки против нравственности или же конкретные уголовные преступления, но — недоказуемые, такие, за которые им не придется отвечать официально, перед законом, все равно должны нести ответственность и быть наказаны. Больше того, она считает, что такие люди вообще не имеют права на жизнь!

— В сущности, я ее понимаю. Сколько ходит по земле настоящих преступников, которым удалось избежать наказания! Больше того, зачастую они пользуются теми благами, которые достались им от их жертв!

— Вот видишь! Ты понимаешь ее. Она считает точно так же.

— Но, Герман, надо обладать определенной волей и смелостью, чтобы таким образом вершить правосудие. Надо либо на самом деле перенести сильнейший стресс, после которого такому человеку становится на все, в сущности, наплевать. Или, к примеру, она тоже совершила нечто такое в своей жизни, после чего ей самой уже незачем больше жить. То есть она и сама себя приговорила — к тюрьме ли, к смерти ли. Другими словами, она, совершив некую подлость по отношению к определенному человеку, считает, что и у нее тоже нет права на жизнь. Но перед тем как уйти из жизни, она решает стереть с лица земли неких отморозков… понимаешь мою мысль?