Люди и время - Геннадий Михайлович Черкасов

Как-то я в декабре поздно пришёл с вечерней тренировки. Поужинал, поднялся наверх в кубрик. Смотрю, ребята кого-то прописывают. Я, не обращая внимания, разделся, но лечь в койку не успел. Наверх, буквально взлетел дежурный капитан Кись с пистолетом в руке, и направив ствол на меня, крикнул: «Стоять! Почему лицо красное?» Я сказал, что на улице мороз больше двадцати градусов, потом зашёл в помещение, поужинал, вот и красный. Дежурный, обращаясь ко мне на «Вы»: «Берите постель, форму и вперёд!» Я закатал в матрас форму, кинул на плечо, посмотрел на дежурного. Увидел, что он передёрнул затвор. Кстати, дежурному положено боевое оружие. И он повёл меня под конвоем в основное здание. Напомню, мороз, а я в трусах и майке, но в ботинках. Разместили меня в медицинском изоляторе. Он был свободен. Я зашёл, за мной закрыли дверь. Постелив постель, лёг и сразу уснул. Утром проснулся, размялся. Принесли завтрак как больному. После завтрака ко мне пришли начальник школы высшего спортивного мастерства капитан третьего ранга Петр Иванович Уваров и старшина школы Михаил Васильевич Горлов. До сегодняшнего дня я благодарен им за науку и добро. Они спросили: «Что произошло?» Я им все честно рассказал. Они сказали, что дежурный написал рапорт, он лежит у начальника политотдела ЦСКА ВМФ капитана второго ранга Самаркина, и выжидательно посмотрели на меня. Я понял значение их взглядов. Сказал, что всё будет нормально, что я ничего не видел и не слышал. Они пожали мне руку, сказали спасибо. Вы можете подумать: «А за что собственно «спасибо»?» Объясню: это ЧП во вверенном им подразделении. После их ухода за мной пришли и повели к замполиту, но уже не под конвоем. В общем как в известной песне Александра Галича:

И пойдет теперь мурыжево -

Федерация, хренация:

Как, мол, ты не сделал рыжего?

Где ж твоя квалификация?!

Вас, засранцев, опекаешь и растишь,

А вы, суки, нам мараете престиж!

Ты ж советский, ты же чистый, как кристалл!

Начал делать, так уж делай, чтоб не встал!

Замполит разговор начал мягко. Попросил написать о происшедшем. Я — в отказ. «Но хотя бы на словах, как комсомолец старшему товарищу, члену партии». Я сказал, что ничего не было, и всё то, о чём вам доложил дежурный, ему показалось. Замполит подвёл черту в нашем разговоре: «В дисбат, в лучшем случае — на Северный флот». Я промолчал. А он добавил: «Пусть принимает решение начальник клуба капитан первого ранга Борис Львович Столярж». Но начальник клуба находился в командировке и должен был прибыть на следующий день. Меня отвели в изолятор, принесли обед. Потом я час поспал. Вечером разрешили пойти на тренировку, но только в спортзал. На следующий день, после завтрака пришёл замполит и мы пошли к начальнику клуба. Вижу, у дверей начальника стоит капитан Кись, и втроём мы зашли в кабинет начальника. Замполит сел, мы остались стоять. Кись доложил, но уже не сказал, что прописывали меня, а только то, что я видел тех, кто бил и кого били. Начальник кивнул и обращаясь ко мне сказал: «Ну что же ты, комсомолец, с высшим образованием, мастер спорта СССР, скажи мне доверительно, как комсомолец коммунисту, клянусь партбилетом». Ну, в общем, как замполит. Одно исключение — начальник вынул из кармана партбилет и положил на стол. «Мне только для информации». Я сказал, что ничего не было. Начальник сказал: «Списать на Север». Но уже без дисбата. Меня такая злость взяла. Я побагровел и недобрым взглядом посмотрел на Кися. Борис Львович это увидел и сказал капитану: «Свободен!» Он вышел. Я развернулся кругом и без команды за ним. Думаю, сейчас врежу ему и будь, что будет! И резко открыл дверь, но слышу громкий окрик Бориса Львовича: «Стоять!» Поворачиваю голову, в дверях стоит Борис Львович и командует: «Кругом! Бегом! — показывая направление, и вдогонку: В школу!» Пришёл в ШВСМ. Все были на тренировке. Я доложился дежурному. Он позвонил Петру Ивановичу. Тот попросил зайти. Поинтересовался, как дела. Я рассказал. Он кивнул. «Ну, иди на тренировку». Вечером на ужине вся школа обсуждала это происшествие. Ребята, которые били (а они заслуженные люди в спорте) поблагодарили, что не сдал. Кстати, уже на следующий день ко мне подошёл капитан Кись. Извинился и протянул руку. Я руку ему пожал. Сказал: «Проехали. В одном клубе служим».

Отец Иннокентий

В конце 80-х годов судьба свела меня с очень интересным, добрым, порядочным человеком архимандритом отцом Иннокентием, в миру Анатолием Ивановичем Просвириным. Познакомился я с ним в одном из медицинских институтов страны. Он приехал из Италии, где был в командировке. Нас познакомил мой близкий друг, а, точнее, «старший брат» Владимир. Наше общение пошло легко, без напряжения.

Я выразил некоторое удивление: всё-таки серьёзный церковный сан с одной стороны, а с другой — лёгкая беседа, юмор. Отец Иннокентий пошутил:

— В Италии жарко — лето, а шампанское холодное.

Отец Иннокентий пригласил меня приехать к нему, в Троице-Сергиеву лавру. Он там служил и проживал. Я спросил, могу ли взять с собой друга?

Он ответил:

— Пожалуйста!

На следующий день рано утром мы с Евгением отправились в Загорск — так в советское время назывался Сергиев Посад. Приехали днём. Знали, что отец Иннокентий служит заутреннюю. Пошли к месту его проживания (не знаю правильного названия, в общежитие, так сказать). Движемся по коридору и видим: навстречу нам с полным тазом белья идёт отец Иннокентий, улыбаясь и подмигивая нам, говорит:

— Сейчас стирку замочу, и к вашим услугам!

Сказать, что мы были удивлены, это ничего не сказать. Мы были ОЧЕНЬ удивлены, ведь думали, что служитель такого высокого сана сам уж точно не стирает. Замочив бельё, отец Иннокентий пригласил в свою комнату. Мы втроём там еле поместились. Показалось, что комната была метров шесть квадратных. Одна стенка от самого пола до потолка — с книгами, у другой — кровать (очень узкая), а над ней — опять до потолка полки с книгами. Я спросил:

— Отец Иннокентий, удобно ли вам спать?

Надо отметить, что роста он был где-то под 185 сантиметров. Отец Иннокентий ответил: