Опимия - Рафаэлло Джованьоли

Первым в реестре Горацианской трибы был Авл Капеций.

Вызванный оказался тридцатилетним земледельцем, одетым в грубую тунику из шерсти тёмно-каштанового цвета; он вышел к преторам и трибуну и громко сказал:

— Как ты просишь, хочу.

Это был первый голос, и он был благоприятен декрету, предложенному народными трибунами.

Потом стали быстро вызывать других. После того как назвали имена пятидесяти граждан, из которых только семнадцать ответили на призыв, проголосовав утвердительно, нашёлся наконец шестидесятипятилетний патриций, который ответил:

— Того, что просишь, не хочу.

Но впоследствии голоса «за» в три раза превысили отрицательные ответы, так что через три четверти часа, после сигнала трубача, был объявлен результат голосования Горацианской трибы, которая приняла декрет, предложенный народными трибунами.

Следующей голосовала Корнелиева триба, которая большинством голосов также приняла декрет, предложенный трибунами. За нею следовала Пупиниева триба, почти единогласно проголосовавшая за декрет. Четвёртой должна была высказать свою волю Пуллиева триба. Уже половина её граждан проголосовали, причём четыреста тридцать шесть голосов были благоприятны декрету и шестьдесят восемь — против, когда глашатай вызвал Марка Ливия Салинатора.

Выйдя вперёд, угрюмый и возмущённый горожанин, с взъерошенной бородой и растрёпанными волосами, одетый, как обычно, в тёмную тогу и очень грязную тунику, ответил громовым голосом:

— Не хочу, не хочу, не хочу, потому что я, консуляр, был неправедно осуждён несправедливейшим римским народом. Я никогда не одобрю преступные законы, цель которых состоит в подрыве власти и нанесении вреда Республике. И я никогда не отдам свой голос в поддержку тех, кто признает правыми кучку злодеев, дорвавшихся до власти, несправедливых к достойнейшим и любимейшим родиной людям, которые правы в каждом своём поступке, в любом своём декрете.

Так говорил Марк Ливий, и его жёсткая, вызывающая, но убедительная речь привела к тому, что Поллиева триба отдала пятьсот шесть оставшихся голосов против декрета, и только пятьдесят четыре высказались в его пользу. Таким образом, Поллиева триба большинством в 574 голоса против 490 отвергла предложение Марка Метилия.

Сергиева и Папириева трибы почти единогласно приняли декрет; Фабиева — в честь своего патрона — единодушно, кроме пяти человек, отклонила его. Галериева триба, к которой принадлежал Гай Теренций Варрон, единодушно, за исключением немногих, проголосовала против Фабия; также против диктатора большинством голосов высказались Клавдиева, Палатинская и Субуранская трибы.

Вейетинская, Стеллатинская и Мециева незначительным большинством голосов высказались против представленного трибунами декрета. Эсквилинская, Менениева, Крустуминская, Лукеренская, Вольтинийская и Фалеринская — все, одна за другой, поддержали предложенный декрет.

Казалось, что выдвинутый врагами Фабия декрет уже получил явную поддержку комиций: пятнадцать триб его приняли и только пять из двадцати вызванных отвергли.

Тем не менее оставались ещё пятнадцать триб, и они могли бы, если все проголосуют против декрета Метилия, полностью изменить результат голосования; если же ещё хотя бы три трибы из оставшихся проголосуют за декрет, трибуны отпразднуют победу.

Так и случилось.

Тациенская и Коллинская большинством голосов высказались против Фабия, Квирииская, также большинством голосов, в пользу диктатора. Всё теперь зависело от Рамненской трибы, которую выкликнули двадцать четвёртой. Если бы граждане этой трибы высказались за декрет, то судьба плебисцита была бы решена, и голоса одиннадцати оставшихся триб становились ненужными. Можно себе представить, с каким напряжением ждали голосования Рамненской трибы, которая была городской, да ещё и первой в порядковом списке всех триб.

Двадцать три уже проголосовавших трибы все перешли в предназначенные для них отделения налево от того места, где сидели преторы, трибуны, предложившие декрет, и консул Атилий Регул; одиннадцать ещё не высказавшихся пока находились в своих отделениях направо от магистратов, и граждане, как с одной стороны, так и с другой, столпились у изгороди, чтобы следить за воло[38] и ноло[39] Рамненской трибы, которые должны были решить спор.

— Молчание царило глубочайшее, слышен был только голос глашатая, вызывавшего последовательно граждан, приписанных к Рамненской трибе, волеизъявление которой вдобавок разделилось: за одним воло следовало ноло, а новое ноло немедленно влекло за собой воло. Среди пятидесяти тысяч горожан нарастало несказанное волнение, хотя многие из отдавших свой голос уже разошлись по домам.

После почти получасового ожидания голосование Рамненской трибы закончилось: 1894 гражданина высказались за принятие декрета, 1888 — против. Рамненская триба приняла предложение трибунов, чем и решила судьбу плебисцита, став восемнадцатой среди проголосовавших за декрет.

Толпа зашумела, посыпались комментарии, послышались восклицания всякого рода; порядок нарушился, вмиг рассеялись ещё не проголосовавшие трибы, их мнение теперь уже стало ненужным. Даже если бы все одиннадцать пока не вызванных триб высказались против декрета, он бы всё равно был принят большинством в восемнадцать триб против семнадцати.

Уже стало смеркаться, и все направились разными дорогами в город. Ведшие к Ратуменским, Карментальским и Санквальским воротам улицы были переполнены теснящимися и толкавшимися людьми, обсуждавшими на разные лады события этих комиций и последствия декрета, который там был одобрен. Каждый судил в соответствии с собственными чувствами и собственными убеждениями.

— Победа, победа, — говорил какой-то пролетарий, с большим удовлетворением потирая руки.

— Чья победа? Над кем победа? — раздался за его спиной резкий и суровый голос.

Простолюдин обернулся и узнал в говорившем Марка Ливия Салинатора.

— Безумцы! — быстро продолжил непримиримый сенатор. — Победа прихоти мясника Варрона над святостью законов, победа наглого невежества Минуция над мудрым мастерством Фабия, победа превышения власти над правосудием... Вот ваша победа... Безумцы!

Все окружавшие его замолчали, и Салинатор добавил через мгновение громким голосом:

— Победа, вы сказали? Ладно, хорошо, и я на это надеюсь; победа Ганнибала и тяжелейшее поражение этого несправедливейшего римского народа!

* * *

Турма римских всадников кружилась вокруг высокого холма, совершенно голого, полностью лишённого хоть какой-нибудь растительности, с каменистыми, трудными для подъёма склонами; на вершине его сошлись в отчаянной схватке полтысячи испанских пехотинцев и шестьсот римских легионеров. Этот холм отделял лагерь Ганнибала при Гереонии от позиций Минуция в окрестностях Ларина.