Я был в расстрельном списке - Петр Филиппов

В частной компании есть собственник, который заинтересован проконтролировать и при необходимости выгнать корыстного снабженца. А в государственной деньги ничейные, «принадлежат всему народу», в ней нет конкретного лица, который лишится денег лично. В рациональном расходовании государственных средств материально не заинтересованы ни директор предприятия, ни начальник департамента, ни министр. Государственная собственность беззащитна, это ее ахиллесова пята.

Поэтому воры и жулики «пилят» чаще всего казенные деньги. Конечно, воровство бывает и в частных компаниях. Экономисты употребляют термин «агентские потери», они связаны с тем, что управляет предприятием не сам собственник, а его агент — начальник производства или цеха. Однако воровства в частных фирмах намного меньше, ведь там ему противостоят интересы собственника.

В текущей деятельности государственное предприятие еще может как-то сравняться с частным. Когда же дело доходит до инвестиций, которые окупятся не скоро, сразу выясняется, что только частный собственник заботится о будущем предприятия, блюдет свои долгосрочные интересы. Он, в отличие от директора госпредприятия, не станет покупать плохое оборудование.

То же самое относится к выбору рискованных стратегий развития и новых видов продукции. Собственник может рискнуть, это его капитал, и он жаждет победы. А директору государственного предприятия незачем рисковать, ведь он наемный работник. Поэтому так мало на госпредприятиях авторов прорывных технологий и принципиально новых товаров. Красноречивы результаты частной фирмы «Форд» и государственного завода АЗЛК с его автомобилем «Москвич». В разработку «Москвича» собранных с населения налогов было вложено немерено. Но любой житель СССР предпочел бы «Москвичу» немецкий «Фольксваген» или американский «Форд».

Частная собственность — прекрасный воспитатель. Она формирует рачительное отношение к имуществу, к ресурсам. Разница отчетливо проявилась после приватизации в 1990-х годах. За несколько лет новые хозяева предприятий вывезли копившийся годами мусор, навели порядок в цехах, а главное — устанавливали современное оборудование. Рачительное отношение к активам предприятий — фундамент экономического роста, залог благосостояния нации. Но подобное отношение проявляют лишь те хозяева, которые связывают свою судьбу с предприятием. Если собственник опасается его захвата рейдерами, то постарается поскорее продать или сдать оборудование в металлолом. Ключевой вопрос рачительности — реальные гарантии прав собственностью и свободы ее использования. Когда Гитлер ввел фиксированные цены, и прибыль оказалась под вопросом, немецкие предприниматели в массовом порядке бросали свои предприятия и эмигрировали за рубеж.

Иногда рачительное или наплевательское отношение к собственности связывают с тем, как она досталась собственникам. Это ошибка. Неважно, как собственность досталась ее обладателю — по наследству, тяжким трудом или воровством. Предок семейства Морганов был пиратом, фирма «Мицубиси» ведет свое происхождение от бандитского общака, многие европейские банки выросли из контор ростовщиков. Но это не мешает им в современных условиях верховенства права в Европе и США быть надежными партнерами на рынке. Вопрос не в том, насколько приватизация была справедливой или несправедливой. Главное, чтобы предприятия обрели хозяев, которые не намерены бежать из страны, опасаясь за свою судьбу и судьбу своего бизнеса.

Конечно, есть ниши, где государственная собственность сделает то, на что не хватит сил у частной. Это инфраструктура: дороги, электросети, линии связи. Когда встает вопрос о развитии удаленного региона, трудно ожидать, что местные бизнесмены скинутся и построят туда дорогу — у них просто не хватит денег. Дорогу надо строить за счет государства, на деньги налогоплательщиков. Она будет в государственной собственности. Но доверить стройку лучше по конкурсу частным строительным компаниям, они сделают лучше и дешевле.

Без хозяина дом — сирота.

Русская пословица

А разве нельзя построить конкурентный рынок на базе кооперативной собственности? Или даже сохранить государственную собственность, но ввести самоуправление трудового коллектива? Ведь тем самым можно осуществить мечту марксистов — избежать эксплуатации наемного труда? Будучи студентом, я задавался этим вопросом, искал примеры из мировой практики.

Первыми попробовали отказаться от предпринимателей как класса и перейти к рабочему самоуправлению большевики в 1917–1918 годах. Для реализации своей утопии бесклассового общества, в котором «пролетариат станет всем», они создали на предприятиях рабочие советы и передали им управление. Ничего хорошего из этого не получилось. Рабочие не имели ни стимулов, ни квалификации. Тогда Ленин заявил об отходе от принципов Парижской коммуны, признал, что российский рабочий класс еще «не созрел» и ему нельзя предоставлять право на «рабочую демократию». Большевики передали управление предприятиями назначенным ими партийным чиновникам и приступили к строительству бюрократической вертикали.

Второй массовый эксперимент на эту тему провела Югославия. Рассорившись со Сталиным, маршал Броз Тито решил создать «социалистический рынок» с конкуренцией, но без предпринимателей. Предприятия отдали в управление «рабочим советам». И здесь ничего путного не вышло. Почему? Я много читал об опыте Югославии, о рабочем самоуправлении, об испанских и японских кооперативах, о продаже предприятий их работникам в США. Выводы — печальные. Эффективного третьего пути между капитализмом и социализмом в форме кооперативной собственности в мире не найдено. Мешает человеческая природа.

Допустим, работники предприятия стали обладателями его акций (инсайдерами). Если приходится создавать предприятие с нуля, то сегодня россиянин реально может вложить в приобретение его акций, в лучшем случае, 500 тыс. рублей. Исходя из средней доходности бизнеса 5–10 %, он может получить прибыль до 50 тыс. в год или порядка 4 тыс. в месяц. То есть доля прибыли акционера-работника, получаемая в виде дивидендов, существенно меньше его зарплаты. А эти категории — антагонисты: чем выше зарплата, тем выше себестоимость продукции и меньше прибыль. Следовательно, меньше выплатят рабочим дивидендов, да и акции предприятия упадут в цене.

Что рабочему выгоднее: требовать повышения расценок за работу (и тем самым уменьшать прибыль компании) или сокращать расходы на оплату труда, снижать себестоимость и тем самым повышать прибыль и дивиденды? Выгоднее первое. Выходит, работнику-акционеру важнее не прибыль, а высокая зарплата. Но если общее собрание акционеров, в котором большинство работников решит поднять расценки и уменьшить дивиденды, то кто будет инвестировать в капитал предприятия?

Еще труднее уговорить работников-акционеров направлять прибыль на приобретение нового оборудования вместо распределения ее в виде дивидендов. Ведь оборудование окупится через несколько лет, и только тогда появится шанс получать что-то сверх произведенных затрат. Но семьи не хотят ждать будущих доходов, они живут здесь и сейчас. Не готовы работники голосовать за новые инвестиции — это не в их интересах. Голосуют лишь тогда, когда речь идет о замене вышедшего из строя необходимого оборудования. Краткосрочные текущие интересы работников-акционеров оказываются важнее перспектив развития предприятия.