Зачем коту копыта? - Татьяна Луганцева

Конечно, Эдуард Эрикович подсказывал по существу и по своему режиссерскому видению ролей, спектакля, но в основном ругался, однако весь народ уже привык к его манере общаться. Да и понимал: все, что говорит Колобов, правда. Тем более что говорит он все это любя.

Вилли пребывал почти в шоковом состоянии от «великой русской игры», но держал себя очень отстраненно, словно происходящее его не касалось. В целом так, собственно, и было. Наверняка мужчина даже радовался, что сбагрил разваливающийся театр такой же странной труппе. Они, так сказать, нашли друг друга.

Через некоторое время приехал, как и обещал, комиссар полиции, забрал Аграфену, и оба удалились, мило беседуя на английском языке. Отправились искать катер преступников. Вилли хотел было увязаться с ними, но Груня твердо сказала, что справятся без него. Мол, он будет только мешать и отвлекать ее. Комиссар согласился с ней, что их-то двоих бандиты не знают в лицо, а вот Вилли может их спугнуть, поэтому тоже не пригласил друга в свою компанию.

Дебрен Листовец производил впечатление очень серьезного и ответственного человека. Он был собран, аккуратно одет и очень четко изъяснялся. Короче – этакий аккуратист во всем. Просто такой вот показательный полицейский на пять с плюсом. А каков он в работе, в смысле раскрываемости преступлений, Груше еще предстояло узнать.

В обществе комиссара Аграфене было не страшно, и они смело заходили в каждый проулок, ведущий к реке, и рассматривали катера. Все было не то.

– А вы здесь один? Других полицейских нет? – спросила у него спустя какое-то время Груня, на душе у которой сохранялось какое-то волнение и беспокойство. Спросила с большим подозрением, озираясь по сторонам.

– Один… Но ты не беспокойся, я смогу тебя защитить. Я вооружен и бываю очень опасен, особенно когда нападают на моих друзей.

– Прямо-таки опасен? – улыбнулась художница.

– Для бандитов – да. Но если честно, я не очень верю, что мы тут кого-то найдем. А если найдем, я вызову подмогу, здесь все рядом и все близко.

– Хорошо, договорились, – согласилась Груня, снова сворачивая к реке, в очередной проход к воде.

Они обошли весь остров, но катера, на котором киллеры везли на смерть оглушенного и связанного Вилли, так и не нашли. Осмотр закончили уже поздним вечером. Видно было, что и комиссар притомился, и костюмчик его пообтрепался. На лбу полицейского выступил пот, на лице поселилась усталость в сопровождении своего спутника – голода.

– Я верну тебя в театр, откуда и взял, – объявил Дебрен.

– Пойдемте со мной. Я думаю, нас там ждут широкое застолье и люди с не менее широкой душой, – предположила и предложила Аграфена.

– Вот как? Но ведь спектакль через пару дней только, мне Вилли сказал.

– Открытие сезона – раз, назначение нового директора – два, – загнула два пальца Аграфена и похолодела. – Ой…

– Что?

– Вы даже представить не можете, что вас там может ожидать! Двойной праздник! Да еще и репетиция тоже была первая… И у нас первая гастроль, и место такое красивое… И Вилли очень мягкотелый, ни в чем нам не отказывает, в смысле в еде и в напитках…

За много лет работы в театре Груня уже научилась понимать, когда актеры играют хорошо, а когда нет, хоть сама не была актрисой и режиссером. Сегодня, ей показалось, они играли средне. Не блестяще, но и не плохо. Также это всегда можно было понять и по поведению Эдуарда Эриковича. Сегодня он ругался по-доброму, если так можно сказать. После переезда, сопровождавшегося обильным возлиянием, после перенесенного стресса от пребывания в полицейском участке и от известия о смерти Марка для первой репетиции в незнакомом месте все прошло «более-менее».

– Ты меня заинтриговала, – усмехнулся полицейский.

Уже при подходе к театру они услышали совсем не театральную музыку, а этакий дискотняк восьмидесятых…

– Ого! Началось! – Груня ускорила шаг, оборачиваясь к испуганному полицейскому. – Я же говорила!

Развернувшееся перед их глазами действо поразило бы даже бывалого зрителя. Членам труппы как-то удалось сдвинуть бархатные кресла вокруг импровизированного стола, представлявшего собой настил из досок, который ломился от закусок и бутылок со спиртным. Приличная гора пустой тары уже валялась в углу. Пьяные были все, причем совсем все и совсем пьяные. Слышались громогласные тосты, непристойные шутки и совершенно ненормальный смех. На сцене под орущую музыку народ тряс телесами. Танцем эти телодвижения можно было назвать с большой натяжкой, потому что у многих фигуры были уже не те, а координации в данный момент вообще не наблюдалось ни у кого.

– Господи… – выдохнула Груня, которая увидеть такое все же не ожидала.

– Дева Мария… – вторил ей Дебрен.

Каждый из них выразился, придерживаясь своей ветви христианства, но мысль у обоих была одна.

– Откуда они все это взяли – столько еды и выпивки? С ума сошли! Ведут себя так, словно приехали не работать, а отдыхать, причем сэкономив на аниматорах! – удивилась Аграфена.

– Мы слишком долго отсутствовали, – высказал свое мнение комиссар. – К тому же я видел, как подъехали осветитель и звукооператор…

– Они и привезли эту разудалую музыку, – поняла Груша, снова вздыхая.

В этот момент заиграла мелодия так называемого хита секс-бомб. Люди, в коих била ключом (или дремала и вдруг очнулась) сексуальная энергия, мгновенно отреагировали на песню – их начало буквально колбасить. Особенно отличилась Настенька, упавшая на сцену просто плашмя и принявшаяся творить такое, что не только детям до шестнадцати, но и «глубоко за тридцать» смотреть не стоило бы. Один шпагат сменялся другим, одно непристойное движение следовало за другим. А затем она встала под самый яркий софит и, сорвав с себя блузку и лифчик, продолжила кульбиты. Народ ахнул. Хорошо еще, что у мужской части пирующих инфаркта не случилось. Но потом все пришли в себя, сконцентрировали зрение, заулюлюкали, кинулись к сцене и стали ее поддерживать. А Настю и просить не надо было, и подбадривать тоже, она и сама была готова на все. Да и что уж там говорить, показать ей было чего.

И тут взгляд остолбеневшей Груни наткнулся на красивое лицо Вилли, на его горящие глаза, устремленные на прелести Насти, которыми та трясла просто в непосредственной близости от него. Что называется, и без очков увидишь все.

Кровь, а может, и еще что, ударила в голову Груни. А он все смотрел и смотрел, и зрелище ему явно нравилось. Сердце Аграфены готово было разорваться от, оказывается, доселе дремавшего в ней чувства ревности. Ее просто обуяли ярость и злость. «Проститутка! Что она себе позволяет? Как она смеет? Почему он смотрит? Тварь! Гадина!» – мысленно ругалась Груша. Ей захотелось обратиться к полицейскому с просьбой арестовать разошедшуюся девицу к чертовой матери за аморальное поведение, но, повернувшись к нему, Аграфена увидела и его такое же, как у Вилли, заинтересованное лицо.