Я был там: история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени - Геннадий Чикунов

Этим поездом мы доехали до города Рыбинска, а дальше должны были плыть на пароходе по Волге. Как выглядел город в те годы, я помню очень плохо, но зато очень хорошо запомнил отлогий песчаный берег с небольшим, почти круглым, остекленным со всех сторон домиком, где продавали билеты на пароходы. Наши вещи лежали рядом с этим домиком прямо на песке, а мы сидели на вещах.

ОТСТАВ ОТ СВОЕГО ЭШЕЛОНА, МЫ УЖЕ ЕХАЛИ ДАЛЬШЕ КАК ПРОСТЫЕ НЕОРГАНИЗОВАННЫЕ ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ, И БИЛЕТЫ НУЖНО БЫЛО ДОСТАВАТЬ САМИМ. Война сорвала со своих насиженных мест миллионы людей, и все виды транспорта были забиты до отказа. В том числе и пароходы, идущие по Волге, были переполнены пассажирами. Люди ехали не только в трюме, но и верхние палубы были забиты людьми. Мы с Фаей сидели на узлах, а тетя Маруся пыталась достать билеты. Простояв несколько часов в очереди в кассу, она так и не достала их. За это время очередь почти не продвинулась, и надежд на будущее не было почти никаких. Мы были в отчаянии и не знали, что делать дальше. Помощи ждать было не от кого. И тогда тетя Маруся решилась на отчаянный шаг. Дверь в кассу была не закрыта на замок, она открыла эту дверь, вошла в кассу и разревелась. Кассирша, похоже, была добродушной женщиной и не выгнала тетю Марусю из служебного помещения, а подробно расспросила о причине таких горьких слез. Узнав о том, что у нас дорогой умерла мать, и она, по сути дела, сама еще ребенок, истощенный блокадой, с большим животом от голода, везет двух малолетних ребятишек и уже продолжительное время не может достать билет на пароход, кассирша тут же выписала нам билет. Причем билет был не на палубу и даже не в трюм, а в отдельную каюту. Ехали мы этим пароходом очень долго и чувствовали себя в каюте как дома. Где мы доставали продукты, я уже не помню, но помню, что на пароходе была кухня, нам разрешили там готовить, и мы голодные не сидели.

ПАРОХОД БЫЛ ЗАБИТ ДО ОТКАЗА. ЛЮДИ СИДЕЛИ И ЛЕЖАЛИ КАК В ТРЮМЕ, ТАК И НА ВЕРХНЕЙ ПАЛУБЕ, УКРЫВШИСЬ КАКИМИ-ТО ТРЯПКАМИ, ПАЛЬТИШКАМИ И ОДЕЯЛАМИ. На больших пристанях стояли подолгу. С парохода что-то выгружали, потом загружали. Особенно мне запомнились две стоянки: в Казани и в Горьком.

В Горьком мы причалили к пристани у моста через реку Ока. В этом месте Ока впадает в Волгу. Проехав столько дней на поезде, а теперь на пароходе, мы думали, что уехали от фронта далеко и больше не попадем под немецкие бомбы. Оказывается, очень ошибались. Только успели причалить к Горьковской пристани, как на город налетели немецкие самолеты и начали бомбить какие-то объекты. Бомбежка была сильная, если судить по количеству взрывов и зареву пожаров после нее. Но на наш пароход атак не было, и мы с него не убегали в укрытие. Хотя с опаской, но продолжали сидеть на своих местах.

Казань мне запомнилась большим количеством плетеных кулей с картошкой, которые стояли прямо на небольшой деревянной пристани. Кули были сплетены из лыка, и через небольшие щели выглядывали отдельные клубни. За много дней плавания я чувствовал себя на пароходе как дома. Облазил все закоулки от машинного отделения до капитанского мостика. Меня там уже почти все знали и не препятствовали моим прогулкам. На больших стоянках я иногда выходил на берег, и тетя Маруся не бранила меня за это. Вот и в Казани я вышел на пристань и сразу обратил внимание на кули и картошины, торчащие из них. Оглядевшись по сторонам и не увидев никого рядом, я стал раздвигать лыко в кулях, вытаскивать оттуда картофелины и заталкивать их за пазуху. Когда я набил картошкой все пространство за пазухой и заполнил карманы в штанах, откуда-то неожиданно появился мужик и кинулся меня ловить. Он долго гонял меня по пристани между кулями, каждый раз стараясь отрезать мой отход на пароход, но в какой-то момент я воспользовался его оплошностью, вскочил на трап и смешался с пассажирами парохода. Мы несколько дней варили картошку и с благодарностью вспоминали гостеприимную Казань.

За много дней плавания мы настолько привыкли к пароходу и к отдельной каюте, что, когда нам сказали, что нужно пересаживаться на другой пароход, с большой неохотой покидали гостеприимное судно. Пересадка с парохода на пароход производилась прямо на середине реки, на месте слияния Камы с Волгой. Два парохода, встав на якорь борт к борту, перекинув между собой трап, произвели пересадку пассажиров с одного парохода на другой. Наш бывший пароход пошел дальше по Волге на юг, в сторону Сталинграда, а мы с Волги перешли в реку Кама и пошли вверх по течению на Север.

На новом пароходе отдельной каюты нам не дали, и мы ехали в большом помещении, расположенном в носовой части. Как и на первом пароходе, народу было много, и большая часть из них – эвакуированные из Ленинграда. Сколько дней мы шли по Каме, я уже не помню, но очень хорошо помню, что, когда вечером проходили мимо населенных пунктов, не переставали удивляться, что здесь не существует никакой светомаскировки. Вечерами свет свободно выливался из окон домов на улицу. Уже много дней в небе мы не видели ни одного самолета. Вечерами люди свободно ходили по улицам, не опасаясь комендантского часа. Днем по берегу реки мирно паслись коровы. ДАЖЕ ВОЗДУХ БЫЛ НАПОЕН НЕ ГАРЬЮ И ДЫМОМ, А АРОМАТОМ ЦВЕТОВ. ТРАВ И ДУШИСТОГО СЕНА. КАЗАЛОСЬ. ЧТО ИЗ КРОМЕШНОГО АДА МЫ ВЪЕХАЛИ В РАЙСКИЙ УГОЛОК ЗЕМЛИ. О войне люди здесь знали только из газет и радио, да от раненых, которых иногда отпускали домой на побывку.

Как говорится: все имеет свое начало и конец. И наше более чем месячное путешествие подходило к концу. В конечном итоге мы причалили к пристани, которая называлась Березовка, и нам была дана команда выгружаться. Пароход пошел дальше на Молотов, а нас повели в баню отмываться после дальней дороги. Эта баня была очень похожа на блокадную. Говоря точнее, не баня, а вид людей был так же уродлив и безобразен. По сути дела, это были ходячие скелеты. Местные банщицы качали головами и цокали языками при виде ходячих дистрофиков. Так же, как и в ленинградской бане, некоторых приходилось мыть по нескольку раз. Только начнут их одевать, а они начинают поносить. Некоторых из бани выносили на руках. Одним словом, картина не очень веселая, а для местного населения даже удивительная.

Николо-Березовка, где мы выгрузились с парохода, является районным центром и имеет второе название Краснокамск. И сам район называется Краснокамским. По всей видимости, районное начальство знало заранее о нашем прибытии, и к нашему приезду уже был подготовлен гужевой транспорт с возницами и распределено, кого куда везти. Нам было объявлено, что повезут в село Никольское, что в тридцати километрах от районного центра. Погрузив свой скромный скарб в телеги и примостившись на них, мы двинулись на наше новое место жительство. Помню, погода была прекрасная, ярко светило солнце. Башкирская природа с дубовыми лесами, душистыми лугами, с небольшими многочисленными, причудливо извивающимися речушками с густо поросшими берегами, приуральские холмы, покрытые буйной зеленью, несмолкаемый птичий хор пленили нас и, словно целебный бальзам, вносили успокоение в наши израненные тела и души. Даже не верилось, что можно так спокойно, без опасения, что в любую минуту в небе появится кровожадный стервятник, сидеть в телеге, любоваться окружающей природой и дышать не дымом пожарищ, а воздухом, настоянном на целебных душистых травах. Такое чувство еще долго будет сопровождать нас повсюду.