Лэндон и Шей. Разбитые сердца - Бриттани Ш. Черри

– Открыто.

Папа повернул ручку и прислонился к дверному косяку, засунув руки в карманы.

– Ты в порядке?

– Все хорошо, готовлюсь к предстоящему прослушиванию, – сказала я, но комок в горле, образовавшийся из-за их ругани, все еще мешал мне нормально дышать.

– У тебя же скоро спектакль, верно? – спросил он, заходя в комнату и усаживаясь на край моей кровати.

– Ага. «Ромео и Джульетта».

Он медленно кивнул.

– «Ромео, о, зачем же ты Ромео!» Классика.

Верно.

– Ты готова к прослушиванию? Хочешь, я послушаю, как ты репетируешь? – спросил он, делая вид, словно несколько минут назад в гостиной не разворачивались боевые действия.

Я не была похожа на отца. Он выглядел как обычный американский парень: голубоглазый блондин с чуть скошенной улыбкой, которая делала его лицо не веселым, а хмурым. Бледная кожа, короткие волосы. Морщины вокруг глаз и сгорбленные плечи выдавали его непростое прошлое. Из-за употребления наркотиков и алкоголя в прошлом его лицо казалось слишком худым. Он выглядел куда старше, чем следовало, но он был здесь – живой и почти здоровый.

Что можно было назвать счастьем, если не это?

– Вы с Мимой когда-нибудь поладите? – выпалила я.

Папа поднял бровь, потрясенный моим вопросом. Количество ссор между ним и бабушкой давно его не удивляло.

– Мы с ней слишком похожи. Вот почему мы так часто ссоримся, но мне не в чем ее винить. Я подводил вас бессчетное число раз. Мария права, что беспокоится, но я не собираюсь снова вас подвести. Не сейчас. На этот раз все по-другому, понимаешь?

Я хотела ему верить, но даже самая сильная вера в человека слабеет с каждым разом, когда он обманывает твои надежды. Трудно вновь доверять людям, которые постоянно тебе лгали.

– Обещаешь? – спросила я его.

– Обещаю.

Он встал с кровати, подошел ко мне и заправил прядь волос мне за уши.

– Я сожалею обо всех ссорах, Шей. Клянусь тебе. И я не виню твою бабушку за то, что она чувствует, – она всего лишь хочет защитить тебя и твою маму. Это ее долг, но я хочу, чтобы вы знали – мой долг оберегать вас здесь и сейчас. Я с вами, и я лечусь, чтобы стать хорошим отцом и мужем. Я работаю над собой, чтобы иметь возможность работать над нашей семьей.

Крошечный уголок в моем сердце был уготован для слов отца. Я не позволяла этому уголку становиться слишком большим, потому что боялась, что он меня подведет. Я боялась, что мое сердце будет разбито из-за мужчины, который должен был залечивать мои раны, а не наносить новые.

Но я впустила отца в этот крошечный уголок. Я надеялась на него. Я молилась. Я надеялась, что этот крошечный уголок никогда не станет еще меньше. Я надеялась, что однажды он вырастет, освободив место для любви моего отца.

– А теперь пойдем, – предложил он, наклоняясь к моему столу. – Хочу послушать твой монолог.

Папа всегда верил в мои творческие способности – этого у него было не отнять. Я знала это на все сто процентов. Все похвалы, слетавшие с его губ, всегда были искренними.

Мы репетировали всю ночь. Он помогал мне, критикуя длительность пауз, темп и выражение лица. Он направлял меня. Он заставил меня смеяться. Он заставил меня улыбнуться. Он заставил меня поверить в себя, в мои таланты, в мою душу. Затем он дважды кивнул мне в знак одобрения.

А крошечный уголок в моем сердце превратился в целую вселенную.

Лэндон

Меньше всего на свете я хотел стать похожим на своего отца. Он был бессердечным человеком, что, вероятно, помогало ему в зале суда. Всю жизнь он руководствовался двумя вещами, до которых мне самому не было дела, – деньгами и одобрением.

Он был адвокатом по уголовным делам и безупречно справлялся со своей работой. Количество преступников, оправданных благодаря его защите, казалось неправдоподобным. Тем не менее отец никогда не называл их преступниками – вместо этого он называл их мужчинами и женщинами, которых ложно обвинили.

Иногда мне казалось, что он настолько измотан, что сам верит в собственную ложь. Или эта ложь помогает ему крепче спать по ночам. Я не понимал, как женщина вроде моей матери могла влюбиться в такого мужчину, как он.

– Ты опоздал, – рявкнул отец, когда вечером в среду я переступил порог юридической фирмы RH.

Я опоздал на десять минут, а он уже был готов надрать мне задницу.

– Всего на десять минут, – пробормотал я. – Это пробки.

– Десять минут – тоже опоздание. Отработаешь на двадцать минут дольше, чтобы наверстать упущенное, – прошипел он.

Я бы хотел быть похожим на мать, но вместо этого превратился в копию своего дорогого папочки. Темные волосы и кристально-голубые глаза сразу выдавали наше родство.

Сходство было поразительным, за исключением того, что он носил костюмы за тысячи долларов, а я – дешевый галстук, купленный для стажировки. Я бы с удовольствием купил галстук на клипсе. У отца бы случился сердечный приступ.

После того как он отчитал меня за опоздание, я больше его не видел. Он направился в свой кабинет и оставался там до конца ночной смены. Так было каждый раз, когда я приходил работать в фирму. Мой отец был призраком, и я не видел даже его тени. Впрочем, это меня не беспокоило. Я определенно был больше привязан к маме.

Во время работы она часто мне писала, спрашивая, как дела у папы. Черт, если бы я знал. Отец никогда и никого не впускал к себе в душу. Он выстроил свои стены куда выше моих, что в какой-то степени можно было назвать признаком таланта.

Работа в юридической фирме была моим самым нелюбимым занятием. Время шло ужасно медленно, но я чувствовал напряжение всякий раз, когда папина секретарша заходила в его кабинет и закрывала за собой дверь.

Ее звали Эйприл, и ее внешность не шла ни в какое сравнение с красотой моей матери.

Я не рассказывал о своих догадках маме, потому что у меня не было никаких реальных доказательств того, что папа и Эйприл занимались чем-то неподобающим, – ничего, кроме моих сомнений относительно порядочности отца.

Он выглядел как тот, кто изменяет своей жене с секретаршей. Но у меня было недостаточно улик, чтобы рассказать обо всем маме.

Я ушел, не попрощавшись с отцом. Сомневаюсь, что он вообще обращал на это внимание, но зато он заранее позаботился о том, чтобы его ассистент проконтролировал меня в те дополнительные двадцать минут.

Мама несколько раз написала мне после того, как я вернулся домой, чтобы узнать, как идут дела в фирме. Она знала, что я ненавижу эту работу, и сказала, что я не должен переступать через себя. Но я знал своего отца и понимал, что если уволюсь, то он ужасно разозлится на мать. Мама и так достаточно натерпелась; она не заслуживала дополнительного стресса.