Табу. Разбитые судьбы - Екатерина Сокольская

в ней любви тоже не было. Даже к собственному ребёнку. Деньги и карьера заменили ей семью. А я изо всех сил пытался заменить Мишке недостающего родителя.

В свои пять он всё понимал. Пытался казаться взрослым и не задавать вопросов о матери, которая последние полгода обитала где-то в Европе. Где точно, даже её придурковатая мамаша не знала.

Манька бы была отличной матерью. Только не моего ребёнка.

Час назад, споря с каким-то докторишкой о необходимости перевода моего сына в другую клинику, я почувствовал каждой клеточкой кожи давно забытое.

Как будто меня куда-то тянет с немыслимой силой. Как будто внутренности связало тугим узлом, а сердце на секунду замерло. Это, как оказаться дома спустя сотню лет. Здесь тепло и спокойно. Здесь тебя ждали.

Я не хотел чувствовать это. Это делало меня слабым. Я хотел снова ощутить холодный разум, которому неподвластен этот еле уловимый аромат, исходящий от врача, глаза которого, как два огромных лесных луга с таким ужасом смотрели на меня.

И я второй раз в своей жизни слетел с катушек. Снова почувствовал ЭТО. Когда хочется растерзать человека за то, что любишь. За то, что не сможешь быть с ней. Ты можешь только жадно всматриваться в её лицо, которым бредил долгие годы и представлял, какой она стала.

И я не уверен, что смог бы остановиться, если бы какой-то сопляк не вырвал её из моих трясущихся рук.

Вот он. Её защитник. Только, как я докатился до того, что её нужно защищать от МЕНЯ? Когда я превратился в этого монстра, от которого я сам обещал оберегать?

Она будет счастлива с ним. Я видел, как она к нему прижималась, в надежде найти успокоение. Это я мечтал быть её тихой гаванью. А получил то, что она меня ненавидит. Это хорошо.

Всё произошло настолько быстро. За долю секунды. От одного удара сердца до другого. Но в этот короткий промежуток времени в голове чёткими картинками промелькнули моменты прошлого. Счастливые дни, которых было безбожно мало. Тот проклятый развалившийся домик в еловом лесу. Хотелось стереть всё это из памяти. Стать другим человеком, который может улыбаться. Но я должен был нести свой крест.

Стоя в пустом коридоре у окна, я прятал руки в карманах брюк, пытаясь справиться с мелкой дрожью в теле. Ноги словно приросли к полу. Я не мог остаться, но и уйти тоже не мог. Перед глазами до сих пор маячило её испуганное лицо.

Я медленно обернулся на торопливые шаги за спиной. Защитничек вернулся. Пламенный взгляд парня, наверное, испепелил бы меня, но моя заторможенность и чувство, как будто я в кошмарном сне, превратили меня в камень. Ни чувства самосохранения, ни злости на человека, который, наверняка, грел Машку в постели. Лишь апатия и обреченность.

Сократив расстояние между нами до минимума, он со всей дури заехал кулаком мне в челюсть. Я тоже, как и он почувствовал удовлетворение. Заслужил. Я не только это заслужил. Я заслужил те муки, через которые прошёл. Но они не сравнятся с тем, что чувствовала Машка.

Этот слабый ранимый человечек прошёл все душевные и физические травмы, которые я ей причинил, одна. Меня не было рядом. И сейчас я должен забрать сына и вновь исчезнуть из её жизни. Дать ей возможность быть счастливой. Без меня. Но смогу ли я быть от неё далеко, когда знаю, где она? Смогу ли жить как раньше, зная, что могу снова увидеть? Смогу ли ложиться в холодную постель, представляя, что этот мажор тискает её за небольшую грудь, целуя сладкие губы?

От этой картины потемнело в глазах, и я чуть было не пропустил новый удар. Перехватил его кулак и сжал, пока он не скривился. Да парень, слабоват ты для защитника.

— Достаточно, — пусть в коридоре только старая уборщица, делая вид, что моет полы, а сама внимательно следит за нами, но я не хотел, чтобы у него были из-за меня проблемы.

— Ублюдок! Если ты отец пациента, это не значит, что в праве делать, что вздумается! — он выплюнул эти слова с таким отвращением, как будто я не достоин даже дышать с ним одним воздухом. — Я засужу тебя!

— Закончил?

— Не попадайся больше нам на пути, иначе…

— Что иначе, сопляк? — глядя в его бегающие глаза, я начал потихоньку звереть. Не таким должен быть мужчина рядом с ней. Что он может предложить ей? Чем помочь? Он даже от меня толком не смог защитить.

— Проваливай. И не появляйся здесь больше. Иначе упрячу за решётку за нападение, — он тыкнул мне в грудь пальцем, пытаясь припугнуть.

— Я уйду. Просто будь рядом с ней. И если я узнаю, что ты сделал что-то не так… Поверь, парень…Тебе это не понравится.

— Тебе-то какая разница?

— Я предупредил.

Удаляясь не твёрдой походкой по намытому полу, я как будто заново умирал. От чего же так больно уходить? Я считал, что вытравил полностью все чувства к этой рыжей девчонке. А стоило лишь взглянуть ей в глаза… Как будто не было этих лет.

Я готов встать на колени перед ней. Чтобы она простила. Но это ни к чему. Ей уже это не нужно. Пусть дальше живет, ненавидя меня.

Так лучше. Я уйду. Теперь навсегда. Я смогу.

Почему же сердце рвётся наружу, заставляя бежать к ней и пусть мир рухнет, но быть рядом?

Глава 21. Дима

В палате у сына был приятный полумрак. Приятный потому, что в сумерках слава богу не был виден весь кошмар отечественной больницы.

Обветшалая краска, сползающая кое-где со стен, видела ещё самого Брежнева. А из трещин между рамами дул ледяной осенний ветер. Некогда белоснежные простыни посерели от старости. И как в таких условиях они собрались лечить ребёнка с пневмонией?

Ещё врач этот… Отказался госпитализировать Мишку в другую больницу. Что у них? Статистика понизится? Премии лишатся? Если его состояние ухудшится, то он не только премии лишится, но и головы.

Сын — единственное, что заставляло меня просыпаться по утрам. Лишь он не дал мне превратиться в бесполезный кусок мяса без цели и стремлений.

Ответственность за его жизнь в двойном размере легла на мои плечи, стоило только Ольге помахать нам ручкой и укатить «за бугор», когда ей предложили выгодный контракт в каком-то модельном агентстве.

Я иногда задумывался. А есть ли это агентство? Как может такая сушеная вобла кого-то интересовать? Да она красивая, но болезненная худоба, вызванная постоянными диетами и