Каменный Кулак и Хрольф-Потрошитель - Янис Кууне

Варяги гудели, как потревоженный рой, но никак не решались подойти к Большому Руну.

– Варг! Варг! – крикнул Хрольф издалека: – Он умер?

– Нет, – ответил Волькша, выходя из оцепенения.

– А что же тогда?

– Не знам, – по-венедски ответил парнишка, разжимая кулаки. Два комочка Ладонинской супеси упали на каменистую землю Бирки.

– Он ударил Большого Руна кулаком в лоб, когда тот уже был готов подмять его и растерзать, – крикнул человек с ближайшего драккара.

– И что? – удивились с острова.

– Все, – ответили с ладьи.

– Как это все? Чем он его ударил?

– Я же говорю: кулаком в лоб.

– Так с Руном-то что?

– Откуда я знаю. Он упал и лежит.

Они бы еще долго перекрикивались, если бы Олькша, который больше других понимал, что именно произошло на крошечном мыске, не подошел к исполину и не перевернул его на спину.

– Рун опять застрял в воротах Валхалы! – задорно крикнул варягам Ульрих, подобравшийся к великану вслед за венедом. Это означало, что Большой Рун не жив и не мертв, но, главное, совершенно безопасен.

И тут все заговорили. Гвалт поднялся как на торжище. Не хватало только скоморохов и дудочников. Захороводило. Закрутило.

Руна подняли на руки и отнесли обратно в его дом. Откуда-то появился десяток женщин, которые наскоро убрали узилище великана. Развороченную стену подправили: проломанные бревна вернули на место, изнутри забили досками, а снаружи подперли укосинами, дабы позже заложить камнем.

Работники трудились при свете костров и факелов почти всю ночь, а викинги стояли и сидели вокруг, снова и снова перебирая происшествия минувшего дня.

Целую седмицу Бирка бурлила, точно Один позволил Великому Олафу[120]покинуть пиршественную залу и явить свой победоносный лик правнукам своим. Люди ликовали, недоумевали, строили догадки и измышления. Слухи возникали быстрее, чем пузыри на лужах в грозу.

К дому Большого Руна стекались толпы. Люди шли смотреть, что стало с непобедимым воином. На слово друг другу никто не верил. Да и как поверить в то, что человек-гора, чья голова выдержала не один удар боевым молотом, берсерк, не дошедший до Валхалы, стал беспомощным младенцем, неспособным донести ложку до рта, и все это после того, как некий венед единожды приложился кулаком к его железному лбу!

Одной Вор[121]ведомо, что больше потрясало умы варягов: ничтожество, в которое впал Большой Рун, или появление на Бирке ратаря, сразившего Разрушителя одним ударом.

Однако, полюбопытствовать на расслабленного великана мог всякий. Достаточно было заглянуть в двери его дома и увидеть, как Рун пускает слюни и беспомощно шевелит закованными в железо ручищами. А вот узреть пришлого чудо-бойца было мудрено. Некоторые даже начали утверждать, что его и вовсе не было, а Большой Рун сам споткнулся и ударился головой о камень.

Тех, кто видел короткую схватку своими глазами, оказалось достаточно, дабы Волькша не превратился в чистое измышление, и в то же время слишком мало для того, чтобы его личность не обрастала самыми невероятными домыслами. Хорошо хоть неизменной оставалась былица про один единственный удар кулаком и звук, который его сопровождал. «Точно камень о камень» – перекатывалось из уст в уста.

– Да, уж, – соглашались все: – Чтобы сокрушить Большого Руна, кулак должен быть каменным…

В прежние времена Хрольф и не подозревал о том, сколько людей знают его по имени. Другое дело, что раньше они почти в глаза называли его не иначе как «трусливый бондэ, чья развалюха стоит на северном краю бухты» или «жалкий потрошитель сумьских засек». Теперь же все перевернулось в его жизни. Самые богатые и удачливые шеппари раскланивались с ним. А на Бирке заговорили о том, что Уппландский ярл со дня на день призовет Хрольфа для тайной беседы.

Тайная беседа!

Да всякий, кто не вчера первый раз высадился на Бирку, знал, о чем она будет. О Каменном Кулаке. О чем же еще?!

Однако, когда синеус Ларс ступил на берег острова, то свои стопы он направил не к дому Хрольфа, а в терем Большого Руна. Он оставался там дольше прочих любопытных, расспрашивал, делал распоряжения о том, как обихаживать Великого Воина в его убогом ничтожестве.

А шеппарь, что привез на Бирку Волькшу и Олькшу, соблюдал чин, сидел дома и делал вид, что его ни мало не касается прибытие на остров какого-то там ярла. Что бы там ни было, а Ларс Уппландский в тот день ступал по земле, не подвластной никому, кроме воды, ветра и вольных мореходов. Ни один из ярлов, ни даже сам конунг не имели права здесь приказывать. Не раз случалось владыкам и их наместникам взывать к варяжской вольнице и слышать в ответ отказ. И, напротив, шереверны указывали свейскому повелителю, куда направлять дружину, обещая поддерживали его поход набегами с моря.

– А что ты думаешь? – говорил Хрольф Волькше, оказавшемуся его единственным слушателем: – Викинги – йохо! Над нами только Тор, под нами только Аегир, и только Ньёрд нам брат. Мы, как вороны Одина, летаем над миром и клюем в глаз всякого, кто на нас косо смотрит!

Годинович слушал его нескладную похвальбу и вспоминал, как на ярмарке, накануне Ярилова дня, стая варяжских воронов зарилась на зенки Ольгерда Хорсовича. Да только потом чернели заморские воители на Волховском льду, как выщипанные перья. И ни Тор, ни Один, ни даже коварный Локки им не пособил. Смял их венедский чернолюд да опрокинул. О том, чей кулак подранил половину вороньей стаи, Волкан как-то не вспоминал. Стенка была. Честный кулачный бой был. А вот его, Волькши точно там и не было. Точно стоял он поодаль на пригорке и на буйную потеху любовался…

– Вот скажи мне, венед, чего ты скалишься? – возмутился Хрольф.

Волкан и не думал скалиться. Его лицо не выражало ничего, кроме внимания. Неужели шеппарь увидел его потаенную ухмылку, что была лишь в Волькшиных мыслях?

– Я и не думал, – ответил Волькша Хрольфу: – С чего бы это? Ты скажи лучше, как Бирка стала вольницей?

Шеппарь задумался. Он и сам толком об этом не знал. Скорее всего, когда-то херады не смогли договориться о том, кому будет нести подать пустынный и бесплодный остров. И никому он оказался не нужен. Вот и решили оставить ничейным. И уж только потом на этот каменистый и никчемный клочок позарились шёрёверны. Ни власти, ни суда, ни подати! Раздолье!

Так скорее всего и было, если рассуждать по уму. Но если льстить гордости вольных шеппарей, то можно было рассказать и обратное: шереверны из презрения к укладу бондэ облюбовали бесплодный каменный лоб посередине Мэларена для своих сходок и пиров. Военную добычу и, главное, фольков на продажу свозили они сюда. Изнеженная знать и разбогатевшие бондэ Свейланда приезжали на остров скупать поживу викингов. И когда окрестные ярлы, а за ними и конунг попытались принести сюда свой закон, то получили жестокий отказ.