1000 лет радостей и печалей - Ай Вэйвэй

с собой Ай Даня на сбор хвороста. Тогда я еще был мал ростом и, подобно цирковой мартышке, доставал до педалей, только когда поворот колес поднимал их наверх. Но на велосипеде можно было уехать намного дальше в пустыню за более крупными ветками, которые мы аккуратно привязывали к багажнику, так что получалась кипа выше моей головы. Ай Дань сидел на перекладине, и я изо всех сил старался вести велосипед прямо. Однажды, когда мы пересекали русло пересохшей реки, внезапно набежали тучи и хлынул дождь. Сильный порыв ветра ударил нам в спины, велосипед накренился, и мы свалились.

Но такой ливень был редким событием, чаще всего не было ни облачка. Вода во фляге так нагревалась на солнце, что чуть ли не обжигала рот. Если нам попадалась большая лужа дождевой воды со следами животных у кромки, я зачерпывал ее оттуда армейской фуражкой, чтобы отфильтровать, и мы жадно пили.

Каждую весну меня мучил понос, и приходилось несколько раз за ночь вставать с кровати и вылезать из землянки. Я садился на корточки в тишине, под низким небесным сводом, усыпанным звездами, и мой страх уходил. Я лечился сам, горстями глотая антибиотики. А еще я раздобыл «Руководство для босоногого сельского доктора» и медицинские иголки и стал пробовать на себе акупунктуру, а также собирал травы и делал отвары. Доктор Янь взял меня в ротную больницу помогать с акупунктурой, и пациенты говорили, что я ставлю иголки безболезненно. Доктор Янь, образованный человек, писавший в свободное время стихи, при всякой возможности советовался с отцом в литературных вопросах. Один из его лирических опусов начинался с такого двустишия: «Командир взвода подвернул ногу, таща повозку. / Лодыжка его покраснела и ужасно болит».

В минуты покоя отец находил время на чтение истории Рима, раздобыв французский справочник на эту тему. Он любил рассказывать мне об ужасных убийствах и дворцовых интригах. Я и сам стал читать: старое издание классической книги «Троецарствие» и свежий роман о земельной реформе в китайской деревне. Первое настоящее удовольствие от чтения мне доставил потрепанный экземпляр «Жизни на Миссисипи» Марка Твена. Но отец запрещал читать слишком много, чтобы я не испортил себе зрение, напрягая глаза при плохом освещении. Была и другая причина: он не хотел, чтобы я слишком погружался в мир книг, так как знал, чем это чревато.

Одним ноябрьским утром 1972 года все собаки вдруг разразились лаем, разволновавшись из-за приезда какого-то грузовика. Мы еще этого не знали, но руководство производственного корпуса решило перевести нас обратно в Шихэцзы. Пока мы собирали свои немногочисленные пожитки, у землянки собрались соседи, удивленные нашим отъездом не меньше, чем прибытием. «Вы уезжаете быстрее, чем я думал», — сказал отцу горбатый директор.

Никто не мог толком объяснить, кто решил отправить нас в Шихэцзы и почему. Так часто бывает: именно то, что ты больше всего хочешь узнать, знать не разрешено — непостижимая, лишенная логики головоломка. Мы уже привыкли к местной жизни и готовы были остаться, отец говорил: «Давайте просто вообразим, что это место всегда было нашим домом». Но теперь нужно было уезжать, и единственное, в чем мы могли быть уверены, — это в непредсказуемости будущего.

На тот момент мне исполнилось пятнадцать. Я не имел ни малейшего представления о том, что будет дальше, только чувствовал, что все образуется само собой, подобно тому, как листок, сорванный ветром с дерева, неизбежно падает на землю. Но когда и где именно он приземлится, листку решать не дано. В утро отъезда перед тем, как залезть в грузовик, я присел на корточки возле нашей землянки и впервые в жизни почистил зубы с пастой — так я простился с «маленькой Сибирью» и отметил наступление нового жизненного этапа. Когда грузовик тронулся, я бросил прощальный взгляд на место, которое пять лет служило нам домом — на теплую, безопасную маленькую землянку. Мы оставили у двери отцовские инструменты, аккуратно сложив в ряд. Квадратное полотно лопаты успело наполовину стесаться.

Отец скитался большую часть жизни, и весной 1950 года он переезжал в очередной раз. Его назначили редактором Жэньминь вэньсюэ — главного издания только что образованной Всекитайской ассоциации работников литературы и искусства, и он поселился в новом квартале Пекина по адресу Дунцзунбу, 21. На этой узкой улочке в паре миль к востоку от Запретного города Ассоциация занимала комплекс зданий, построенных в эпоху Мин (1368–1644) — тогда там располагалось правительственное учреждение. Здесь поселили нескольких знаменитых авторов, и отцу достались апартаменты в величественном двухэтажном здании, воздвигнутом на высоком мраморном фундаменте и облицованном зеленой керамической плиткой. Он жил на верхнем этаже, где самая большая комната служила ему кабинетом и гостиной, а к ней прилегали две спальни. Специальный сотрудник отвечал за готовку, снабжение горячей водой и был на побегушках. Вэй Ин, которая теперь работала на Гунжэнь жибао, полностью посвятила себя карьере репортера и иногда отсутствовала по несколько дней подряд.

Когда выдавалось время на отдых, отец любил ходить на Люличан — антикварный рынок к юго-западу от Тяньаньмэнь, работавший со времен эпохи Цин. В те дни богатая материальная культура, сформировавшаяся за много столетий, еще была повсюду, и Ай Цина завораживали эти отголоски прошлого. В магазинчиках можно было найти самые разные сокровища: бронзу и нефриты, картины и каллиграфические свитки, классическую мебель, четыре сокровища ученого — бумагу, кисти, чернила и чернильный камень. Отец с удовольствием гулял там часами, иногда прихватывая что-то особенно приглянувшееся. Его любовь к традиционным ремеслам в свое время передалась и мне, и сорок лет спустя уже я сам частенько бродил по этой улице в поисках сокровищ.

В июле 1950 года Ай Цин в качестве члена китайской делегации, ответственного за пропаганду, отправился в Советский Союз, где провел четыре месяца в большом туре, включая Москву, Грузию, Азербайджан и Сибирь. В тот период он сблизился с одной бывшей ученицей, переводчицей в их группе. Проводя день за днем вместе в чужой стране, они влюбились друг в друга. Сплетни об их романе быстро донеслись до Пекина, отдалив Ай Цина и Вэй Ин друг от друга еще больше, чем годы в Яньане. Они с отцом и так постоянно ссорились, а к этому моменту уже некоторое время жили отдельно.

Когда Вэй Ин узнала об измене отца, она написала жалобу в организационный отдел ЦК, приводя якобы сказанные им слова: «Я ничего не боюсь. Пусть даже меня исключат из партии». В ответ в апреле 1951 года он подал