Пятая голова Цербера - Джин Вулф

– Здесь никого нет. Розовые Бабочки только появилась на свет, и я не могу… уйти далеко. Мы спали вон там, у висячей скалы. – Она стесненно, жалко передернула плечами.

– Хотя мне такого не доводилось испытывать, – сказал Пескоходец, кладя руку ей на плечо, – я способен понять, каково это – сидеть вот так в одиночестве и ждать, пока кто-нибудь явится, если никто не приходит. Это должно быть ужасно.

– Ты мужчина. Ты до старости не испытаешь ничего подобного.

– Я не хотел рассердить тебя.

– Я не рассержена. Я, строго говоря, не одна – Розовые Бабочки всегда со мной, и у меня есть молоко для нее. Теперь мы спим тут.

– Каждую ночь?

Девушка кивнула почти вызывающе.

– Не слишком пристойно оставаться вблизи дерева дольше одной ночи.

– Розовые Бабочки – его дитя. Я это знаю, ибо он сказал мне о ней, явился во сне задолго до ее появления на свет. Ему по нраву, что она здесь, с ним.

Пескоходец осторожно возразил:

– Все мы происходим от союза женщины и дерева, но редко бывает так, чтобы они желали видеть нас подле себя дольше одной ночи.

– Но он добр к нам! Завидев тебя, я подумала… – голос девушки стал едва ли громче шелеста травы, – что это он послал тебя к нам, чтобы ты принес нам немного еды.

Пескоходец посмотрел на пруд.

– Рыба тут хоть есть?

Смиренно и безропотно, будто принимая на себя ответственность за некое прегрешение, девушка ответила:

– Я не смогла поймать ни одной уже… с…

– Как долго?

– Уже три дня. Так мы жили. Я ловила рыбу в пруду и кормила молоком Розовые Бабочки. Молоко у меня все еще есть.

Она поглядела на ребенка, затем снова на Пескоходца, взглядом умоляя поверить ей.

– Она только что сосала. У меня достаточно молока.

Пескоходец смотрел в небо.

– Будет холодно, – заметил он, – взгляни, как ясно.

– Ты останешься здесь на ночлег?

– Все, что я добуду, мне долженствует преподнести в дар. – Он поведал ей о жреце и о своем сне.

– Но ты вернешься?

Пескоходец кивнул. Она принялась описывать ему лучшие места для охоты – те, где ее люди находили себе пропитание, те, что они делали местами забавы… когда им это удавалось.

У него ушел почти час, чтобы взобраться на крутой скальный склон, вздымавшийся над прудом, деревом и маленьким кольцом живой травы. На висячей скале – ее крючковатый, изъеденный ветровой эрозией каменный палец указывал в небеса – он обнаружил место забавы, используемое ее соплеменниками. Скалы и валуны укрывали людей от ветра во время сна. Несколько троп меж них еще не загладил ветер. Там и сям валялись отполированные кости мелких зверушек. Но интереса для него это место ночлега не представляло.

Он охотился, пока не взошла планета-сестра, ничего не добыл и хотел было уже улечься спать там, где стоял, но он обещал девушке вернуться, да и в воздухе уже ощутимо тянуло морозцем. Он нашел ее в такой позе, какой и ожидал от нее, – девушка свернулась клубком меж узловатых корней дерева, укрывая ребенка руками от холода.

Измученный до предела, он рухнул на землю рядом с нею. Звук его дыхания и тепло тела разбудили ее. Она открыла глаза, посмотрела на него и улыбнулась. Было похоже, что она и впрямь рада его возвращению.

– Ты что-нибудь поймал? – спросила она.

Он покачал головой.

– А я поймала. Глянь-ка. Я подумала, что ты мог бы преподнести это как свой дар. – Она раскрыла ладони, и там оказалась крошечная рыбешка, уже окоченевшая.

Пескоходец коснулся ее и покачал головой. Если ложного фазана оказалось недостаточно, то этого – уж подавно.

– Рыба протухнет, прежде чем я доберусь туда, – объяснил он. Потом вгрызся в брюшко рыбы зубами, расширил дыру пальцами, выгреб внутренности и вытащил все кости. Осталась пара маленьких полосок плоти, одну из которых он отдал девушке.

– Вкусно, – сказала она, жуя и глотая. Потом поинтересовалась:

– А куда ты направляешься?

Пескоходец встал, все еще пережевывая рыбу, и потянулся, расправляя ноющие, закоченелые мышцы в синем сиянии планеты-сестры.

– На охоту, – сказал он. – Прежде этого дня я искал крупной добычи, которую мог бы преподнести в дар. Теперь же буду искать совсем небольшой, чтобы у нас было что поесть этой ночью. Скальной мыши может быть довольно.

Потом он ушел, а девушка осталась лежать, баюкая ребенка и глядя сквозь просветы в листве на яркую ленту Водопада, на широкие моря и ярившиеся в разных местах бури планеты-сестры. Ее веки сомкнулись. Теперь она могла сорвать планету-сестру с дерева, как синий плод. Она поднесла его к губам и насладилась свежестью мякоти. И тут же проснулась, еще чувствуя сладкий сок на языке. Кто-то склонился над ней. На миг ее пронзил испуг.

– Вставай. – Это он, Пескоходец. – Я кое-что нашел. Просыпайся.

Он снова коснулся ее губ своими пальцами. Они были липкими и источали пронзительный одуряющий запах цветов, фруктов и земли.

Она поднялась на ноги, крепко прижимая к себе Розовые Бабочки, согревая ее тяжелыми грудями (собственно, они для этого и нужны, не считая молока). Ее руки, обернувшиеся вокруг крохотного тельца, пробил озноб.

Пескоходец настойчиво потянул ее к себе.

– Идем.

– Это далеко?

– Да нет, не очень. – На самом деле идти было прилично, и он хотел было попросить, чтобы она позволила ему нести Розовые Бабочки, но затем подумал, что Семь Девушек в Ожидании испугается, как бы он ей не навредил.

Дорога вела к северо-востоку, почти к самому истоку реки. К тому времени как они добрались до маленькой темной ямки, которую Пескоходец вырыл пяткой в земле, Семь Девушек в Ожидании совсем выбилась из сил.

– Это здесь, – сказал он. – Тут я остановился передохнуть и, преклонив ухо, услышал их разговоры.

Сильными пальцами он быстро раскопал казавшуюся твердой почву, отбрасывая в сторону комки земли. Затем один комок, такой же темный, как и остальные, начал сочиться какой-то жидкостью в свете планеты-сестры. Послышался мягкий шум. Он разорвал ком на две части, одну засунул себе в рот, другую насильно вложил в рот ей. Вдруг она поняла, как устала, измучилась и проголодалась, и стала жадно жевать, выплевывая воск.

– Помоги мне, – попросил он, – они тебя не ужалят, слишком холодно. Выгреби их оттуда.

Он принялся копать снова. Она положила Розовые Бабочки в безопасное место и присоединилась к нему. Смазала маленький ротик медом, потом умастила ручки, чтобы девочка могла лизать пальчики. Они ели не только мед, но жевали и грызли толстые жирные личинки, копали и ели, пока их лица, руки и тела не стали липкими и не покрылись порошком пчелиного перегноя. Лучшие свои находки Пескоходец клал в рот девушке, а та отдавала ему свои; они рыли и ели, ели и рыли, отгребая одурманенных пчел, пока не наелись досыта и, счастливые, не упали друг другу в объятия. Она прижалась к нему, чувствуя большим и круглым, как налитый соком арбуз, животом его кожу и ребра под ней. Губами она касалась его лица, грязного и сладкого.