Прощай, Византия! - Татьяна Степанова

— Вадик, вот ты скажи мне…

— Потом, потом, зайчик. Все потом. У меня всего пять минут. Завтрак готов?

«Зайчик», вздохнув, поплелся на кухню варить кофе, жарить тосты, готовить бутерброды — по утрам могучий организм Драгоценного требовал солидной подпитки. Расспросы и обсуждения следовало отложить до лучших времен.

Для Нины утро началось совсем по-другому. В половине восьмого ее разбудила Варвара Петровна. Все в доме были уже на ногах, собраны. Минут через двадцать в ворота въехал арендованный черный «Мерседес» представительского класса и увез обитателей дачи на похороны. Две поденные домработницы, о которых предупреждала Варвара Петровна, были уже на месте и усердно трудились: скребли, мыли, пылесосили, готовили, гладили.

Первым делом Нина направилась в комнату мальчика. Вчера вечером его реакция на ее неожиданное появление была настолько бурной, что ей ничего не оставалось, как ретироваться. При дневном свете Нина надеялась, что знакомство пройдет более гладко. Но было еще слишком рано — Лева спал, накрывшись одеялом с головой. «Вылез из-под кровати, когда я ушла, — подумала Нина. — Ну, и на том пока спасибо».

Проходя по коридору, она увидела винтовую лестницу — ту, про которую говорил ей Колосов. И решила подняться взглянуть на окно. Вид этого окна вселил в ее сердце смутную тревогу. Она подергала крепкую раму, смерила расстояние до подоконника — слишком высоко для четырехлетнего мальчика, нет, не запрыгнуть, не вскарабкаться. Попыталась дотянуться до шпингалета наверху. Из окна был виден парк — деревья стояли голые, только голубые ели радовали глаз. «Зимой здесь хорошо, наверное», — подумала Нина.

Ноги сами понесли ее в гостиную. Здесь, сидя на кожаном диване в ожидании завтрака, она и отослала Кате на мобильный SMS. На портрет она старалась не смотреть. Но это было трудно. Он магнитом притягивал ее взор. Иногда его заслонял другой образ — тот, о котором всего каких-то три дня назад она думала почти постоянно: «Я не позвонила ему, не сказала, что уезжаю. И он тоже мне не звонит. Как он? Что с ним?»

Увы, установить хотя бы первичный контакт с Левой Абакановым в этот день ей так и не удалось. Она провела почти все время до самого позднего вечера в его комнате, Давая ему привыкнуть к себе. Когда она вошла, он этого словно и не заметил. Сидел на кровати уже одетый.

— Лева, меня зовут Нина Георгиевна. — Нина села на стул возле двери. — Это я к тебе вчера приходила. Прости, что напугала тебя, я не хотела.

В выражении его сосредоточенного отрешенного личика ничего не изменилось. Нина мысленно сравнивала его со своим Гогой — они одного возраста, но какие же разные! При дневном свете и комната выглядела совсем по-другому, как самая обычная детская, полная игрушек. В углу стоял целый стеллаж, набитый ими: машинками, роботами-трансформерами, разноцветными плюшевыми зверюшками.

— Кто у нас тут живет? — Нина подошла к стеллажу. — Какие же они все грустные, печальные… Эй, жираф, привет. — Она достала с полки плюшевого длинношеего жирафа. — Привет, кенгуру. — Следом был извлечен желтый кенгуру. — А вот и бегемотик. Как твой животик, бегемот? Не болит? Болит? А что ты вчера ел? Мороженое? Клубничное, говоришь? — Нина оглянулась на мальчика.

Никакой реакции. Он сидел, уставившись в одну точку. «Только не молчать, он должен слушать мой голос». — Она сгребла плюшевых зверюшек с полок, рассадила их на полу — получился этакий отрядец, задорная плюшевая банда. Сама уселась в их круг:

— Скучно вы тут живете, по-моему. — И не говори, скучно. Так надо взять и что-то придумать, чтобы было весело. Эй, медведь. — Она почесала за ушком суконного фиолетового медведя с унылой мордочкой. — Ну-ка придумай что-нибудь. — «Я придумал — надо всем пойти гулять». — «Нет, надо затеять путешествие», — это подал мысль кенгуру. — «В Африку!» — оживились бегемот и жираф.

Напольное представление разыгрывалось в нескольких частях, пока Нина совсем не охрипла. Зверюшки играли в прятки, в слова, в догонялки, в считалки, ссорились, мирились, путешествовали в Африку, плыли через бурный океан (замену ему представлял синий ковер), продирались через непроходимые джунгли, спасались от пиратов и разбойников. Потом хором выбирали принцессу красоты, собирались на бал, искали потерянную волшебную палочку.

Короткий ноябрьский день давно сменился вечером. Нина изнемогала от усталости. Лева за все представление не произнес ни единого слова. С кровати он перешел к окну. Потом снова вернулся на кровать. В девять ему пора было ложиться спать.

— Тебе помочь раздеться? — спросила Нина.

Он все так же молча выпил стакан яблочно-морковного сока, поданный домработницей, достал пижаму из-под подушки.

— Давай все же помогу. — Она легонько коснулась его. Он быстро втянул голову в плечи.

— Не бойся, — шепнула Нина. — Посмотри на них, что они скажут? Они ведь знают, что ты никого на свете не боишься.

Лева медленно повернул голову: с пола на него смотрел разношерстный отрядец — зверюшки вернулись из своей Африки и были готовы за него в огонь и в воду.

Это был весь неутешительный результат за день. На следующее утро продолжить путешествие в Африку не пришлось. Нину снова разбудила Варвара Петровна.

— Мы едем в церковь, на заупокойную службу по Дуне, — сказала она. — Константин хочет, чтобы и Лева тоже был в церкви. На кладбище его не брали, и это правильно, но святая церковь — дело другое.

— Я бы не рекомендовала ему пока покидать дом, — сказала Нина.

— В церкви ничего дурного случиться не может, — отрезала Варвара Петровна. — Вы тоже поедете с нами, чтобы быть с Левой. Пожалуйста, собирайтесь.

В церкви — семья собралась в Елоховском соборе — Нина наконец увидела их всех. Чужих не было — под сводами со свечами в руках собрались на заупокойную службу все Абакановы-Судаковы. Константин стоял рядом со своей беременной женой Евгенией. Нина отметила, что беременность, видимо, переносится этой хрупкой, похожей на Снегурочку блондинкой очень тяжело. Рядом с Евгенией стояли Зоя и близнецы — Ирина и Федор. Нина, глядя на них, подумала, насколько все же при своем внешнем сходстве они, эти подростки, не похожи. Дело было не в разном цвете волос — темных, кудрявых у Федора и мелированных, выпрямленных по-модному у его сестры. Дело было в чем-то совсем другом. Позади них с безучастным ко всему происходящему Левой на руках стоял высокий грузный мужчина в черном пальто. Варвара Петровна сказала, что это двоюродный брат Павел. Он был старше всех Абакановых — ему было уже под сорок. Он один из всех громко подпевал словам молитвы и псалмам, которые пел за упокой души новопредставленной Евдокии нанятый за деньги церковный хор.

Последний член этой семьи в церковь опоздал. Он появился, когда заупокойная служба, по сути, закончилась. И старенький тихоголосый священник, облаченный в золотые ризы, начал читать проповедь:

«Господь Бог человеколюбивый и милосердный, долготерпеливый и многомилостивый, прощающий вину, преступления и грех, но не оставляющий без наказания, наказывающий вину отцов в детях их и детях детей до третьего и четвертого колена…»