Проклятие дома Ортанов - Денис Юрин

Хоть кровососущая особь женского пола была явно недовольна таким поворотом событий, но все же ушла, иного ей и не оставалось. Бессмысленно спорить с тем, в чьих руках до сих пор находилась ее якобы бессмертная жизнь.

Какое-то время инквизитор еще сидел неподвижно. Сначала затихли шуршание платья и скрип половиц, затем напоследок громко хлопнула дверь. Только после этого мужчина бесшумно поднялся и зажег припрятанную за голенищем сапога свечу. Чиркнуло огниво, пламя вспыхнуло, еще какое-то время инквизитор постоял, прищурившись, постепенно привыкая к резанувшему по глазам свету. Затем он подошел к порогу, поднял оставленный сверток и бережно его развернул.

– Так я и думал, – на губах инквизитора появилась радостная улыбка, а в глазах заблестели огоньки победы. Это он, точно он! Армантгул и не мог выглядеть по-иному: простая сережка топорной работы… Такую побрякушку не каждая простушка нацепит! Ах, если бы глупые жеманницы знали, какая сила сокрыта внутри, какое могущество!..

Танва стояла у порога и боялась поднять глаза, она вообще всего боялась, хотя второе посещение Дома Ортанов прошло намного лучше, чем первое. На этот раз ей не завязывали глаза, не запирали в комнате с решетками на окнах и не волокли в пыточную, а сразу по приезде отвели на кухню и сытно накормили, угостив столькими блюдами, что она и половины съесть не смогла. Приветливость кухарки, поварят и прочих слуг напугала белошвейку куда больше, чем нож, приставленный к горлу. От нее чего-то хотели, но, как ни силилась девушка, как ни напрягала юный ум, так и не поняла, чем вызван такой неестественно радушный прием и уважительное обхождение. Обустройство двора и внутренних помещений особняка мало чем отличалось от других господских домов, в которые ей иногда приходилось относить заказы из лавки, а вот обитатели не походили на обычных слуг. Кроме того, что они были добротней и богаче одеты, в их взорах и выражениях лиц чувствовалось внутреннее спокойствие и какая-то непостижимая уверенность в завтрашнем дне. «Мы служим Ортанам! Мы неотъемлемая часть Знатного Дома! Мы были, есть и будем являться ею до скончания нашего сытого и долгого века!» – читалось в лицах уборщиц, полотеров, служанок и кухарок, почему-то не осознававших шаткость их положения, ведь в любой день они могли не угодить господину и оказаться на улице.

После сытной трапезы белошвейку отвели не в темницу, а в комнату с огромной бадьей. Горячая ванна девушке не помешала бы, и поэтому, как только Танва осталась одна, она тут же разделась и окунулась в очень теплую и ласкающую тело воду. В воздухе витали запахи благовоний, белошвейка мгновенно расслабилась и чуть было не заснула, однако получить наслаждение ей так и не удалось. Без деликатного стука или хотя бы предупредительного окрика в комнату вошел один из охранников и, небрежно бросив на скамью чистое и, самое удивительное, абсолютно новое платье, скупо изрек: «Одевайся, пошли!»

Танва уже успела привыкнуть к тому, что в Доме Ортанов мужчины почему-то не обращают внимания на женскую наготу. Поэтому она и не возмутилась, видя, что охранник не вышел и даже не отвернулся, пока она вылезала из бадьи, обтиралась мягким, душистым полотенцем и примеряла новый наряд; хоть и простенький, но добротно сшитый, подходящий ей по размеру и очень красивый. И вот, сытую, умытую и хорошо одетую, ее отвели не на допрос, не в маленькую комнатушку, где она могла бы пребывать долгие дни пленницей, а в покои самого графа. Девушка испугалась, представив, что дальше с ней произойдет, как в ближайшее время она подвергнется грубому насилию и бесчестию. Когда же красавица переступила порог и дверь за ней закрылась, трепетное девичье сердечко защемило в груди, а что-то внутри внезапно перекрыло дыхание. Ее худшие опасения подтвердились. Старший сын графа лежал на постели совершенно голым, слегка улыбался, а на столе возвышались две опустошенные до дна бутылки. Не требовалось быть прорицательницей, чтобы догадаться, что произойдет в следующий миг.

Однако вельможа повел себя странно: он не накинулся на жертву и не пустился в недолгие уговоры, сопровождаемые похотливыми ухмылками да взглядами. С мужчинами в Доме Ортанов определенно что-то было не так. Вместо того чтобы действовать, Тибар небрежно, как будто между делом, прикрыл обнаженное тело простыней и, уделяя молоденькой красавице в его спальне столь же внимания, сколь пожилой уборщице, без малейшего намека на свои намерения произнес: «Садись» – и указал белошвейке рукой на стоявший перед ней табурет. Тем временем вторая рука ленивого аристократа полезла под стол и извлекла еще одну, только начатую бутылку вина.

– Что скуксилась, милая? Не боись, чести лишать не буду… по крайней мере, не сегодня, а там поглядим… – с такой оптимистичной ноты начал беседу Тибар. – Поговорить нам с тобой надо, так что платьишко свое не тереби и взором потупленным пол не дырявь!

– О чем, Ваше Сиятельство? – все еще боясь посмотреть на вельможу, спросила белошвейка и, подобрав складки платья, робко присела на табурет между столом и кроватью.

– О жизни твоей знать хочу! Откуда ты, родители кто, близкие души имеются ли? – задал сразу несколько вопросов Тибар, но тоном, дающим понять, что интересует его совсем не это.

– Никого у меня нет, я сирота, шью в лавке у господина…

– Зачем на крышу полезла? – внезапно задал вопрос граф и посмотрел на девушку пронизывающим насквозь пытливым взглядом, от которого у Танвы вновь перехватило дыхание. – Почему не убежала, когда бой начался?!

Вопрос был интересным хотя бы потому, что бедняжка и сама не знала на него ответа. Ей хотелось тогда бежать, но она боялась быть пойманной, да и податься особо было некуда. Она боялась нового и неведомого, боялась скитаний и лишений, которые должны были выпасть на ее долю; она боялась решиться на отчаянный шаг, но как это было объяснить воину и вельможе, человеку, привыкшему, с одной стороны, жить в достатке, а с другой – чуть ли не каждый день рисковать жизнью? Вот и сейчас белошвейка боялась, боялась начать объяснять и быть неправильно понятой…

– Не знаю, – пожала плечами девушка, готовая расплакаться и со стыда выпрыгнуть в открытое окно, – я музыку услышала…

– Она тебя заворожила? Она манила тебя к себе? – продолжил допрос Тибар.

– Нет, мне показалось странным, что кто-то играет ночью на крыше, да еще когда внизу такое творится, – честно призналась белошвейка.

– Вот как, – произнес граф, по болезненно бледному, слегка разрумянившемуся от выпитого вина лицу которого было не понять: верит ли он или сомневается в словах пленницы; считает ли он ее лгуньей или просто дурехой. – Ты услышала музыку и полетела на нее, как ночной мотылек на свет. Это понятно, а вот как ты осмелилась ввязаться в драку с исполнителем каверзных мелодий? Что тебя на это толкнуло? Впервые вижу девицу, которая не боится нежити…

– Я боюсь, – едва слышно прошептала белошвейка.

По большому счету, Танве опять было нечего сказать и нечем возразить. Тогда, на крыше, ей все казалось простым, естественным и логичным; теперь же она понимала, насколько глупо себя вела; ее выходка, спасшая Ортану несколько верных слуг, чуть не стоила жизни ей самой.