Один на дороге - Владимир Михайлов

— И за это, — заключила неумолимая Иванова, — иногда приходится рисковать жизнями и сейчас. Потому что это очень важно.

Она, безусловно, была права; но своя правда была и у Лидумса. Каждый командир знает, что жертвовать людьми можно лишь тогда, когда не жертвовать — нельзя. Именно тут цель должна оправдывать средства, потому что средства небывало дороги. Рассуждения Ивановой были хотя и убедительными, но отвлеченными, это была теория, а жизнь человека — это практика; нет отвлеченных, обобщенных жизней, они всегда конкретны. Конечно, можно в определенных случаях не посылать людей приказом. Можно вызвать добровольцев. Можно. Но не всякий раз ты станешь даже вызывать добровольцев. Потому что в конечном итоге ответственность все равно лежит на тебе.

— Что ж, — сказал Лидумс после паузы. — Как историк, вы правы, безусловно. Но ведь есть и другие точки зрения. У городских властей, например, у строителей… Они не хотят ждать, и они правы, потому что история историей, но люди живут и хотят жить сейчас, хотят работать, иметь семьи, зарабатывать деньги, получать квартиры, и не хотят ждать; можно ведь сказать и так, что история, как и все вообще, делается ради людей, и не отвлеченных людей, а реальных, живущих сейчас, и сколько же можно отвлекаться от заработка и жилья конкретных людей ради общих понятий? Мы и так обходимся народу ой как недешево… Точки зрения будут разными, и дело не в том, что мы с подполковником Акимовым боимся рискнуть. Рискнуть мы как раз не боимся…

Он помолчал, обвел всех взглядом и сделал заключение:

— Я думаю, — сказал он, — мы в данном случае не станем противопоставлять историю гуманности, риску или еще чему-либо. Не будем решать задачу в общем виде. Потому что в общем виде можно решать только общие задачи, а у нас задача очень конкретна, и решать ее, следовательно, можно только конкретно.

— Что значит — конкретно? — спросил не наш полковник.

— Это значит: не отрицая, что в подземелье скрыт кусочек истории, мы все-таки не откажемся от права установить как можно точнее, что же это за кусочек. Мал он или велик. Для истории, предположим, архив — одно, а склад, допустим, ручных гранат, пусть и со взрывателями неизвестной конструкции другое. Вот мы и постараемся выяснить это прежде, чем взрывать. Но при этом, говорю откровенно, станем исходить из мысли о желательности именно взрыва, так что всякие колебания и сомнения будут нами истолкованы в пользу уничтожения, а не вскрытия подземелья. А вы, Августа Петровна, — он повернул голову к Ивановой, — наверняка сможете помочь нам в этом. Поэтому предлагаю, не теряя времени, выехать на объект.

— Хорошо бы предварительно пообедать, — сказала Иванова.

— Ну, что вы, Августа Петровна, — укоризненно сказал штабной полковник. — Обеспечим.

— Диета, — сказала Августа Петровна. — И почки. Старость, что поделаешь.

— А что у вас с почками? — заинтересовался Лидумс, и я невольно усмехнулся: доктор Лидумс был в своем репертуаре. — У меня были камни, и я нашел прекрасный способ гнать их. Вы принимаете, что полагается, расширяющее, потом садитесь на мотоцикл, и выбираете самую худшую дорогу, самый негодный булыжник — я могу показать вам такие местечки. Надо поездить на твердых шинах с часик — и камешки выходят. Личный опыт.

— Спасибо, — сказала Августа Петровна. — Испробую как-нибудь на досуге.

— Я вам совершенно серьезно рекомендую.

— Спасибо.

Я стоял поодаль, стараясь сделать вид, что мне ничего не стоит застрять тут на день или хоть на неделю. Словно бы у меня в номере не сидела совершенно чужая женщина — без денег, без пристанища, голодная, которой я обещал свою помощь, которая будет ждать меня, — а я в это время буду ползать по развалинам в четырех сотнях километров от нее… Вот тебе твоя романтика выходит боком, сердито подумал я про себя, и без малого пять десятков прожитых лет вдруг ощутимо надавили на плечи. Бьют тебя всю жизнь и все без толку. Ни с того ни с сего связался с дамой, которая, не стесняясь, разгуливает голой по чужому жилью, словно так и надо, словно у всех только и дела, что заботиться о ней. Сейчас она сидит и посмеивается, наверное, над глупым мужиком, который оказался таким недотепой, что не воспользовался словно специально подстроенным случаем… Конечно, смеется — нынешние молодые смотрят на эти дела куда проще, чем в наше время… Ну, что ж, попытался я урезонить себя, подождет-подождет, возьмет да и уйдет, решив, что ты не придешь. Уйдет — и делу конец, разыскивать ее ты не кинешься, она взрослый человек, сама справится. Уйдет, да… Я невольно подумал, что в номере у меня — чемодан, а в нем кое-что, для посторонних не предназначенное. Нет, конечно, секретных документов в нем не было, но были кое-какие книжки только для служебного пользования. Остальное ерунда, маленький «Сони» — черт с ним, переживу. Но нельзя же, на самом деле, быть таким растяпой…

И тут мне вдруг стало стыдно. Почему полезли в голову вдруг такие дрянные мысли? Сам же ты всегда презирал людей, склонных к подозрительности, к тому, чтобы в каждом человеке видеть прежде всего негодяя. Ты просто разозлился на нее; и не потому, что взвалил на себя какие-то лишние заботы; тебе просто не понравилась мысль, что она может вдруг взять и уйти, не попрощавшись, не оставив никакого следа, и ты больше никогда ее не увидишь. Что пренебрежет тобой, даже не разобравшись, какой ты интересный, хороший, надежный человек. Вот что тебя так рассердило, и ты сразу же попытался уменьшить ценность предполагаемой потери, решив, что ничего-то она не стоит…

Служба, подумал я, служба-службишка, черт бы тебя взял. Лучший, можно сказать, друг, хороший человек, с которым можно позволить себе быть откровенным до конца, приказал выехать на объект; приказал, ничего плохого не думая и не желая, не зная твоих особых в настоящий момент обязательств; а ты не можешь возразить, не можешь сказать: «Знаешь, друг, обойдись сегодня без меня, ладно? А в другой раз я тебя выручу». Потому что все твои причины никакого отношения к службе не имеют, и никакая дружба не поможет. Служба это когда каждый делает то, что должен, никак не меньше, хотя бы все остальное горело синим огнем. Другой она быть не может.

Или все-таки?.. Я невольно усмехнулся. Мне представилась вдруг такая картина: подполковник Акимов идет по улице и на стене того самого здания, откуда мы со штабным полковником нынче утром двинулись в путь, видит громадный щит: «Требуются на работу в городе и на выезд: командиры стрелковых батальонов; командиры рот — стрелковых, пулеметных, танковых, разведрот, минометных, рот связи; командиры взводов всех специальностей; адъютанты батальонов; военные инженеры с опытом работы в жарком и холодном климате…» — и так далее. Подполковник Акимов останавливается и, изучив написанное, входит в подъезд. За столом в соответствующем кабинете сидит, ну, предположим, полковник Лидумс. Приятно улыбаясь, они здороваются, полковник предлагает подполковнику стул, и между ними происходит следующий разговор:

— Я военный инженер, опытный специалист по пиротехнике. Что вы могли бы мне предложить?

— О, товарищ инженер-подполковник, — радостно улыбается полковник Лидумс. — Громадный выбор! — Он встает и подходит к гигантской, во всю стену, карте Союза, вооружается длинной указкой. — Вот, например, здесь. Условия прямо санаторные. Тишина. Покой. Воздух чистейший. Очень интересный рельеф местности…