У аборигенов Океании - Януш Вольневич

материи, увенчанной снежно-белыми перьями попугая с оранжевым хвостом райской птицы. Владелец короткого нагрудника замотал голову меховой повязкой; кроме того, у него был головной убор, похожий на епископскую шапочку, к которому он изобретательно прикрепил птичьи крылья, тоже, кажется, попугая. У третьего мужчины, на мой взгляд самого статного, торчала в носу заостренная с обоих концов косточка, длиною в пятнадцать сантиметров, ко лбу он приладил раковину в форме эллипса, а на голову надел некое подобие треуголки, также украшенной мехом и пучком свежих трав.

За этими тремя молодцами я покорно стал в очередь к окошку кассира, внимательно наблюдая за тем, что произойдет дальше. Ничего особенного, однако, не случилось. Первый, с коротким нагрудником, высыпав перед кассиром из мешочка целую груду монет, подождал, пока их сосчитают, получил квитанцию и отошел. Следующий подал настоящий чек — я не заметил, как он был подписан, — получил деньги, поблагодарил и ушел. Наконец, последний снова высыпал груду монет, взял бумажку, воткнул ее в свой универсальный пояс и направился к выходу. Служащий, сидевший у окошка, обслуживал их так, как у нас обслуживают вкладчиков в сберегательной кассе. Он даже не удостоил посетителей взглядом.

Хотя моя очередь подошла, я не удержался и выбежал за последним молодцом на улицу. И не зря. Я увидел, как мой красавец с плюмажем откинул листья с ягодиц, сел в… стоявший поблизости пикап, запустил мотор и отъехал, ловко маневрируя рулем.

— Скажите, пожалуйста, спросил я служащего, возвращаясь к окошку, — много у вас таких клиентов?

— Мы обслуживаем почти исключительно местных жителей. Эти трое — члены правления кооператива. У них здесь свои личные текущие счета. Немного хлопотно только с мелкой монетой. В прошлом году аборигены держали у себя около ста тысяч долларов в одношиллинговых монетах.

Что ж, тридцать пять лет — это все-таки уйма времени. Немного маловато, чтобы заменить листья на ягодицах штанами, но вполне достаточно, чтобы добиться водительских прав и инкассировать чеки. Маунт-Хаген начинал мне нравиться.

Маргаритки и райские птицы

В конторе окружного комиссара иностранных журналистов приняли весьма гостеприимно и сразу же снабдили массой разных сведений и цифр: двадцать пять аэродромов, свыше тысячи миль дорог, производство кофе и чая, добыча золота (на сумму свыше сорока тысяч долларов), более одиннадцати тысяч учащихся, шестнадцать больниц, органы местного самоуправления, кооперативы, автобусные линии, лесопильни… Хватит! Данные эти звучали достаточно внушительно, если учесть, что эта богом и людьми забытая долина осваивалась в течение всего только тридцати с небольшим лет (с перерывом па время войны).

Западное Нагорье — это двадцать пять тысяч квадратных километров и триста двенадцать тысяч жителей. Полторы тысячи европейцев помогают людям, которые, в сущности, лишь в конце 40-х годов нашего века перестали вести междоусобные войны.

Сыпались как из рога изобилия географические названия: Байер-Рпвер, Минь, Вабаг, Вапенаманда, Поргера…

Подавленный всем этим, я оживился лишь тогда, когда услышал слова: «запретная зона». Ибо если запрещено, то… интереснее всего ехать именно туда. Однако комиссар Бэлл и его заместитель Литтлер тут же начали рассказывать о проектах развития скотоводства и расширении плантаций чая, и было бы просто неучтиво напоминать нашим милым хозяевам об участке в тысячу квадратных километров, где у них оставалось немало забот и куда они никого не пускали.

Мы жестоко поплатились за свою щепетильность, так как, не успев подумать, уже сидели в автомобиле, который ехал на… завод. Я возненавидел себя. Разве для того новогвинейские Колумбы открыли эту затерявшуюся на краю света долину, чтобы я стал осматривать здесь какие-то уродливые машины? Но отступать было уже некуда. В довершение всего по пути нам попадались современные уродцы в виде теннисных кортов, площадок для гольфа, купальных бассейнов и т. п.

— Стах, а ты знаешь хотя бы, что такое пиретрум?

Он не знал. Мы ехали поэтому на завод пиретрума как обреченные.

На месте, однако, оказалось, что это предприятие было чем-то родственным для нас, славянским. Оно построено в 1965 году по последнему слову техники. Здесь производили вытяжку из цветов дикой хризантемы югославского происхождения. Я сразу же почувствовал запах привислинских лугов и, перебирая пальцами лежавшие в ящиках белые цветки с желтым пестиком, напоминающие незабудки, рассеянно слушал ученые рассуждения инженера, руководящего всеми операциями. Из этих мелких цветков бездушные машины производили ядовитое вещество против насекомых, пользующееся большим спросом на мировых рынках.

— Это хороший шанс для аборигенов, — говорил преданный своему делу инженер. — Пиретрум лучше всего произрастает на высоте двух-трех тысяч метров над уровнем моря, то есть там, где ни кофе, ни земляные орехи культивировать нельзя. Государственная администрация стала выращивать это растение в горах на площади в три тысячи акров. После сбора урожая мы производим около шестисот тонн готового экстракта, но посевная площадь будет вскоре увеличена, вероятно, вдвое.

Мы сердечно поблагодарили инженера и, исполненные недоверия к белым незабудкам, поехали дальше. Садясь в машину, я еще раз мельком взглянул на расклеенные на здании государственной администрации листовки, призывающие население принять участие в предстоящих выборах в местные органы власти. На листовках был изображен фотоснимок какого-то тучного европейца и напечатан текст на языке «пиджин». Точного смысла я, увы, не понял, но, по-видимому, он увещевал избирателей самым упрощенным образом: «Взгляните на этого маста, какой у него большой живот. У человека с таким большим животом должно быть много каи каи, поэтому и у вас будет достаточно еды, если вы изберете его». Предвыборная агитация в этом духе уже велась раньше на Новой Гвинее, и, говорят, с неплохими результатами.

Листовка напомнила мне, что путешествие по Острову подходит к концу. Срок наших виз на пребывание на Территории заканчивался как раз в день выборов.

Следующим местом, которое нам предстояло посетить, была чайная плантация. Ее владелец, бизнесмен из Сиднея, продал свои торговые предприятия и перевел капитал сюда, в долину Вагхи.

С наслаждением потягивая крепкий чай, который довольно редко пьют в тропиках, я слушал рассказ хозяина. Он начал с того, что качество чая в значительной мере зависит от высоты, на которой произрастает куст. Чем выше, тем чай лучше.

— Я не жалею, что занялся этим делом, — говорил хозяин. — Пробная партия моего чая произвела фурор на лондонской товарной бирже, где оценили его достоинства. Теперь остается только расширить плантацию. Пока что я скупаю у островитян сырые листья, которые они собирают на своих участках. Государственная администрация обещала передать под чайные плантации до 1972 года свыше четырнадцати тысяч акров. Четвертая часть этой площади пойдет аборигенам.

Плантатор не щадил усилий, чтобы показать нам все свое хозяйство. Пришлось осмотреть его