Медальон с пламенем Прометея - Юлия Владимировна Алейникова

это тесть ему помог. Но по мне, так это глупость. Да и Люба уезжать не хотела, у нее там и работа, и семья, и друзья, но Афанасий уперся рогом: или переезжаем, или развод, а Люба уже беременная была. Куда деваться? Петенька уже тут родился, в Снегиревке.

– Интересно, – заерзал на диване майор. – А вот медальон на тот момент у Афанасия Петровича уже был?

– Люба говорила, что был. Она говорила Пете, что отец с ним никогда не расставался, никогда о нем не говорил, и откуда он у него, не рассказывал.

– Очень интересно, – едва удержался от того, чтобы потереть руки, майор. – А где работал ваш брат до переезда в Ленинград, он вам не рассказывал?

– Говорили, и он, и Люба, да вот только… дай бог памяти… Он сперва на заводе работал, потом в какой-то институт поступил, какой, не помню, не спрашивайте, а окончил его незадолго до переезда, и работал то ли по телеграфной части, то ли по телефонной. А еще помню, что печатался он все время в местной стенгазете, активно общественной деятельностью занимался. А вот где точно? Не помню. Да и не особо они это при мне обсуждали.

– Ясненько. А этих вот людей, что на фото, вы не знаете? Вот эту, что на бывшую жену Зыкова похожа?

– Похожа. Да только вряд ли это Ниночка, она бы сказала, если бы они с Афанасием прежде знакомы были.

– Конечно, конечно, – согласно покивал майор. – А можно мне и журнал, и фотокарточку взять? На время, конечно.

– Берите, раз надо.

– И еще, а где проживает Нина Зыкова, мы ведь так с ней и не разговаривали? Вы, кстати, с нею давно виделись?

– Давно. Это вот и странно, – спохватилась Анфиса Тихоновна. – Я тут так закрутилась, что подумать о Ниночке некогда было. А ведь вот что странно, на похоронах она не была!

– Ну что ж тут странного. С Зыковым они были в разводе, он же ее ради другой бросил, вы же сами говорили, так чего же ей на похороны идти? – пожал плечами майор.

– Не-ет. Тут что-то не то. Ниночка так его любила, все ему простила, не могла она на похороны не прийти. Я ей телеграмму дала, что похороны тогда-то, панихида в зале Союза, потом на кладбище, потом поминки, а про смерть Афанасия в газетах написано было, не могла она о ней не знать, – озадаченно хмурила брови Анфиса Тихоновна. – Я так боялась, что с поминками не справлюсь, все-таки, что ни говори, Афанасий был личностью известной. Народу должно было много собраться, всех рассади, всех накорми, разве бы я одна справилась? Но вот спасибо, не бросили нас. Помогли и зал в ресторане снять, и с деньгами помогли, а венков столько было, а гроб какой! А народу сколько, и городское руководство приехало, и артисты даже были! И слова какие говорили! Я прям изревелась вся, даже Петенька не сдержался, слезу смахнул, и жена его была, и дочка Оленька, пусть знает, каким ее дедушка был. Туда нас на машине довезли, специально присылали, а обратно с поминок Василий Ильич довез, спасибо ему, хороший человек.

– Это Томилин, что ли? – уточнил майор.

– Он. Хороший человек, во дворе, когда встретит, всегда спросит, не надо ли чего. Может, деньгами помочь или еще что.

– Да уж. Молодец, – стараясь сдержать скептические нотки, проговорил майор. – Ну а что же Нина?

– Ах да, Ниночка. Так вот. Я ей телеграмму дала, так, мол, и так, там-то и во столько-то. На прощании в зале я ее не видела. Да и немудрено, народу тьма, но вот странно, что она к гробу даже не подошла проститься. Ну да ладно, может, постеснялась, наверное, думаю, на кладбище приедет, там народу поменьше будет, но и на кладбище ее не было, а уж там я во все глаза смотрела. Ну, про поминки и говорить нечего. Я вот думаю, может, заболела от такой новости? Слегла? Надо бы навестить съездить, да как-то закрутилась, то к Петеньке съездить надо было, то вещи разбирала, то вот к Зинаидиным родным чуть не каждый день мотаюсь, не бросишь же. Думала даже их к нам забрать, да они заупрямились. А к Нине надо бы съездить.

– Не спешите, – остановил ее майор. – Лучше сперва я ее навещу. Какой у нее адрес?

– Двенадцатая линия Васильевского острова, дом двадцать один…

– Она одна живет?

– Нет, с матерью. Да я ее мать плохо знаю, она у нас не часто бывала. Мне кажется, она выбор Ниночки не очень одобряла. Вот перезванивались они часто, Ниночка ее навещала, а к нам она ездить не любила. По первости еще раза два-три была, а потом и вовсе ездить перестала.

– Ясненько. Телефона у них, говорите, нет?

– Нет.

К себе в УГРО майор летел как на крыльях. Проклюнулось что-то, нащупали наконец! Не подвел его нюх! Вот только с женой этой напортачили, до сих пор ни разу не встретились. Ну да ладно, никуда не денется. А сейчас надо позвонить товарищам в Московский УГРО, пусть помогут Лешке выяснить, чем занимался, где жил и где работал Зыков с января по май тридцатого года. Чует майорское сердце, что здесь загадка кроется. Уж больно он стремительно в Ленинград сбежал, без веских причин от налаженной жизни. А ведь, по словам Анфисы Тихоновны, больше всего в жизни он стремился к славе, успеху и деньгам. Нестыковочка. Надо копать. Эх, переслать бы Лешке фотографию в Москву, но сперва надо бы ее показать Нине Зыковой. Только вот как бы прикрыть лицо Афанасия Зыкова. Зыков скромно стоял с краю, и прикрыть его можно бы и пальцем, протянуть фото, а в руки не давать.

Соображал майор, стоя на остановке троллейбуса.

Глава 8

26 апреля 1958 г. Ленинград

Коммунальная квартира, в которой проживали Нина Зыкова с матерью, была многолюдна, это следовало из обилия разномастных звонков и табличек на двери. Здесь были и медные таблички с красивой гравировкой, и криво надписанные обрывки тетрадных листков, приклеенные к косяку двери, фамилия Зыковых в этом разномастном перечне не значилась, и майор только теперь сообразил, что не знает девичьей фамилии Нины Зыковой.

Вот незадача, почесал затылок майор, но деваться было некуда.

– Здравствуйте, мне Нину Зыкову, – громко проговорил в приоткрывшуюся темную щель майор, когда после долгих звонков дверь квартиры приоткрылась.

– Не знаю таких, – буркнул из темноты низкий голос, и дверь захлопнулась.

Пришлось трезвонить по новой.

На этот