Блэк Виллидж - Лутц Бассман

не за что, и он понимал, что ему недостанет ни сил, ни ловкости, чтобы взобраться на палубу, да и в любом случае скручивающиеся над ним красные шарфы подсказывали, что искать там убежища не рекомендуется. Он развернулся и поначалу потерял самообладание. Намокшие одежда и обувь тянули его вниз, он с трудом пытался не замочить голову. Вода заливала рот. Он представил себе реку внизу, под собой, глубокую и илистую, и отчаянно забился на месте, потом сообразил, что надо, чего бы это ни стоило, добраться до берега и не дать унести себя течению. Внизу лужайки стена резко уходила под воду, а стоило выбраться за понтон всего на несколько метров, как начинало чувствоваться течение, способное быстро вынести легкий катер в первое из озер. Ремул Корчиган шлепал и хлопал по воде, будоражил ее вокруг себя какофонией бездумных жестов, и внезапно ему показалось, что он потерял все ориентиры или, по крайней мере, бόльшую часть, так как совсем рядом неотступно оставалась граница огня, которая смердела у него под боком и от которой он должен был во что бы то ни стало уклоняться. Он ощущал запах горючего в воде, прежде чем успевал ее выплюнуть, он чувствовал, как нарастает жар, и видел, как языки пламени дробятся в новые плавучие очаги, окружающие его со всех сторон и все более ему угрожающие. Из-за этого оранжевого витья малый причал оказался вне досягаемости. Когда вонь стала слишком удушающей и жаркой, он прекратил барахтаться, увидел между двумя желтыми вихрями далеко над собой небо, вблизи – не слишком замшелую стену, а много дальше угадал последний этаж псевдоионической колоннады и глянцевитую белую крышу, после чего решился нырнуть.

Ему было пятьдесят шесть лет, он не питал ни малейшей склонности к спорту и испытывал достаточно четко выраженную неприязнь к плаванию, но, поскольку речь шла о спасении собственной шкуры, вдохнул поглубже и ушел под воду. Перед ним с молниеносной скоростью пронеслись взятые с киноэкрана эпизоды подводного боевика, из которых он сделал еще более сжатую выжимку и теперь, в спешке, попытался как можно лучше ее воспроизвести. С комфортом посиживая у себя в гостиной, он взял за привычку задерживать дыхание вместе с героями и героинями, которые, чего бы это ни стоило, продолжали свою миссию во враждебной жидкой среде, подолгу спасаясь от плотоядных рыб, а то и инопланетян, или в окружении теней и водорослей успешно бились с неподатливыми дверцами автомобиля, или продолжали разборки на ножах, начатые еще на твердой земле. Сидя без движения у себя в кресле, он никогда не мог задержать дыхание так же долго, как потрясающие атлеты и поборники справедливости на кинопленке. Тем не менее эти кинематографические образы придали ему смелости и даже вдохновили в первые четыре или пять секунд, они всплыли в нем, заняв определяющий все остальное задний план его сознания и диктуя, как лучше всего вести себя под водой. И поэтому эти первые секунды сложились для него в общем-то удачно. Вода не спешила просачиваться в носовые пазухи, плавные гребки брассиста удаляли его от наиболее угрожающих оранжевых сполохов, а глаза, которые он за всю свою жизнь ни разу не преуспел открыть, ныряя в море, довольно безболезненно переносили контакт с взбаламученной водой. И так ему удалось покрыть несколько вполне заурядных метров, не испытывая настоятельной потребности обновить заполнивший легкие воздух, потом его нагруженные обувью ноги потянулись ко дну, икры огладила омерзительная растительность, ему показалось, что через плотину губ пробивается вкус речного ила и тины, и Ремул Корчиган запаниковал. Панический страх утонуть затмил ему рассудок, грудь содрогнулась от спазма, который он не преминул истолковать как прелюдию к смертельному натиску воды на дыхательное горло. Полностью во власти непроизвольной пляски, уже ни в коей мере не координируя деятельность верхних и нижних конечностей, он отказался от всякой цели; забыв об осторожности, выплюнул весь запасенный кислород и вынырнул на поверхность, задыхающийся, хрипящий и брыкающийся. В двух метрах от Корчигана бушевала лужа огня, прочерчивая перед ним узкий коридор, ведущий к пришедшему в упадок каркасу старого причала. Понтон нового причала едва виднелся сквозь завесу черного дыма. Катер не уносило течением, он колебался, наполовину в пламени, словно желая любой ценой остаться там, где его чаще всего швартовали, словно выказывая свою идиотическую животную преданность.

Ремул Корчиган не стал звать на помощь и привлекать внимание к своему положению. Он не был параноиком, но с самого первого мгновения понял, что речь не идет о несчастном случае. Он слышал взрыв, и тому, если ограничиться чисто механическими причинами, не могло быть никаких объяснений. Неполадки со стартером не могли послужить причиной такого внезапного и мощного возгорания: тут была замешана какая-то адская машина. Моя дочь, подумал он, Тамара Корчиган. Дочь и зять Ульганг Шнатц. У него не было времени развить эту интуицию: почувствовав, что его ноги опять уходят ко дну, а коридор в огне может в любую секунду закрыться, Ремул Корчиган овладел собой и проскользнул между двумя очагами к старому причалу. От него только и уцелели, что остатки свай и прогнивших сходней, а доступ к соседствующей с виллой территории сделали непроходимым заросли колючих кустарников. Осознавая теперь, что он более-менее ускользнул, по меньшей мере временно, от покушения, он, как мог, затаился среди развалин. Встал на покрытом грязью дне, высунул из воды голову, нащупал ногой опору. Он старался двигаться как можно меньше. Пока что останусь здесь, подумал он. Посмотрим, что будет дальше.

На понтоне появился Джимми Корчиган, его восемнадцатилетний сын. Он держал в руках шест с крюком на конце и, вроде бы не смущаясь жирными клубами дыма и храпом, которые порывы ветра несли в его сторону, принялся шуровать им среди невысоких маслянистых волн, плескавшихся и пенившихся у него под ногами. В его жестах сквозила определенная небрежность. Он прочесывал своим багром кромку огня без особой цели, словно играя. Вскоре к нему присоединилась мать, Лолла Корчиган, у нее был не столько обеспокоенный, сколько рассерженный вид. Оттуда, где он скрывался, Ремул Корчиган не пропустил ни полслова из их диалога, ибо над рекой воцарилась тишина, а сын и мать не потрудились понижать голос.

– Его нигде нет, – сказал Джимми Корчиган.

– Нужно тыкать чуть глубже, – посоветовала Лолла Корчиган. – Возможно, он плавает не слишком глубоко под водой.

– Или его унесло течением, – сказал сын.

– А что, если он все еще на катере? – возразила жена.

– Ты же сказала, что видела, как он свалился в воду, – сказал сын.

– Я уже не так в этом уверена, – призналась мать.

Они оба жестикулировали посреди черного облака, пронизываемого оранжевыми языками пламени, сцена по-своему удивительная, так как мать и сын, казалось, спорили, вместо того чтобы активно заняться поисками тела Ремула Корчигана. Джимми был под два метра ростом, этакая дылда с дергаными жестами, а Лолла Корчиган выглядела как разжиревшая клуша. Комичный дуэт, бегло отметил Ремул Корчиган, вжимаясь поглубже в темноту старого причала. Его затылок утонул в зарослях тех сомнительных растений, что расползаются по заброшенным уголкам свалок, среди крошащихся досок и полотнищ паутины, вдали от света и вблизи застойных вод.

Держись, Ремул, подумал он, не отдергивая головы и стараясь держать под контролем свой застарелый страх перед всем ползучим и паучьим. Это всего-навсего трава, а в ней – разве что гады мелкого пошиба. Не то что члены моей семьи.

– Ткни поглубже, – посоветовала Лолла Корчиган.

– Это ничего не дает, – констатировал Джимми Корчиган.

– Дай-ка мне, посмотрим, как это ничего не дает, – запротестовала Лолла Корчиган.

Мать и сын спорили теперь из-за оснащенного крюком шеста. Хорошо, что больше не добраться до старого причала, подумал Ремул Корчиган. Если я не буду двигаться, если себя не выдам, им не придет в голову искать меня здесь.

Поврежденный катер сносило к берегу. Когда уже почти весь бензин выгорел, его прибило к стене с другой стороны от понтона.

Сверху на лужайке показался зять, Ульганг Шнатц. Он спокойно зашагал по склону вниз и

25. Мириамна Шуйго

Лагерь беженцев располагался в восьми километрах от города и от мира в целом. До него нельзя было добраться, не миновав последовательно три пропускные пункта, причем третий и последний из них представлял собой длинную темную кишку, проходя по которой путник должен был задержать дыхание по меньшей мере на три минуты и не терять времени. После прохождения шлюза нужно было утихомирить судорожные трепыхания легких и открыть глаза под жгучим солнцем. Необузданность пустыни и запах экскрементов тут же подавляли того или ту, кому достало отваги