Проклят тобою - Яся Белая

Он не злится, но и не отвечает. Лишь проводит у меня перед глазами рукой, как делают, когда хотят проверить — в порядке ли человек. И мир вдруг обретает краски: погода становится теплее, очертания предметов — чётче, природа вокруг — красивее.

— Что со мной? — растеряно говорю я. — Я словно проснулась после долгого сна.

Ландар невесело усмехается:

— В какой-то мере так оно и было, — он запрыгивает в повозку и садится рядом, приобнимая за плечи. — Я и, правда, должен был рассказать. Ты встретилась с Госпожой Искажений. Она появилась внезапно, так? И наверняка поведала о своём королевском происхождении?

— Да, — киваю, злость куда-то уходит, наваливается усталость, я склоняю голову на плечо мужа и чувствую, как по телу разливаются тепло и нега. — Несколько раз повторила.

— И она не лгала, — Ландар проводит мне ладонью вдоль позвоночника, — она — принцесса. Из Королевства Кривляний.

— Королевство Кривляний… — отзываюсь эхом.

— Оно самое, — говорит Ландар. — Именно там некогда было создано знаменитое Зеркало Снежной Королевы. Оно разбилось и осколки разлетелись по всему миру. Но Госпожа Искажений умеет призывать осколки. А если один из них попадает человеку в глаз, то…

— … все доброе и прекрасное уменьшалось дальше некуда, а все дурное и безобразное так и выпирало, делалось еще гаже… — цитирую я отрывок из любимой с детства и весьма пугающей сказки.

— Так и есть. Именно поэтому горшки тебе показались бракованными, а её история, наоборот, правдоподобной…

— А тот человек? Которой схватил и увёз её. На чёрном коне, совсем как ваш…

— Твой, — поправляет Ландар, поддевает меня за подбородок и смотрит в глаза, потом наклоняется и нежно целует в губы. — Сколько можно «выкать». Тот, кто увез ее — не человек. А коня, что так пугал тебя, у меня больше нет. Так что едем домой…

— Домой! — каким же теплом веет от этого слова.

— Но по дороге подумай всё-таки о своём поведении, и о том, как просто доверилась незнакомке…

— А вот и нет — я вышла на неё со шваброй и заломила ей руку.

Ландар хмыкает:

— Уже неплохо, но всё-таки тебе нужно поднатореть в искусстве заводить друзей.

Он понукает Философа, и мы отправляемся в обратный путь.

А я думаю о груде черепков, что осталась сбоку дороги.

Может и впрямь посуда бьётся к счастью?

Когда мы подъезжаем к нашему местечку — его не узнать. Жизнь в прямом смысле кипит — в каждом доме, на каждом подворье что-то жарят, варят, парят. Соседи приветливо машут, радостно здороваются, будто всегда здесь были.

Толкаю в бок Ландара, спрашиваю тихонько:

— Кто все эти люди?

— Жители нашего предместья, разве не видишь… — удивлённо, словно я спросила совершенную чушь, отвечает он.

— Но почему их не было раньше?

— Здесь только мы с тобой живём постоянно. А остальные — наездами. На праздник собрались.

— Праздник… — слово почему-то горчит и скорее пугает, чем радует. Последнее торжество вырвало меня из привычной среды и забросило не пойми куда. Воспоминание отзывается тянущей тоской. На какой-то миг перед глазами появляются родные и близкие, охваченные именинной суетой, но быстро меркнут, расплываются, гаснут.

Сутулюсь, вздыхаю, ухожу в свои невесёлые мысли. Не слышу, как Ландар сообщает мне: прибыли, слезай.

Мужу приходится потормошить меня, чтобы я обратила на него внимание.

Спускаюсь с повозки и чувствую, как стреляет ушибленная голова. Больше всего на свете хочется лечь, кинуть на лоб мокрое холодное полотенце и ни о чём не думать. Как в стихах: «забыться и уснуть…»

Но разве ж мне позволят?!

Ландар, даже видя, что я еле плетусь, не забывает бросить вслед:

— Жду ужин! Адски голоден!

То есть, умри Илона, но накорми!

Ехидно рапортую:

— Так точно, товарищ командир, — и уныло тащусь на кухню.

Звон в голове не проходит, время от времени меня шатает, сильно подташнивает. Благо, ещё вчера натаскала воды из колодца. Она по-прежнему холодная — я бочку специально перекатила в самый дальний угол, куда не доходит тепло очага.

Вода освежает, приводит в чувство, помогает держаться. А вот жар от очага — морит и вызывает дурноту. По-быстрому стряпаю молочную кашу, нарезаю окорок и сыр. Памятую, как Ландару понравились мои бутерброды. Ставлю всё на поднос и иду наверх. Всего пять ступенек отделяют меня от комнаты, но они кажутся мне лестницей из башни.

Некстати начинает кружиться голова, приходится прислониться к стене, чтобы перевести дыхание.

Последняя ступенька, цепляю ногой порог и лечу вперёд, прямо по молочной каше.

Останавливаюсь у ног Ландара. Вот, забрызгала ему все сапоги. А он только недавно их начищал.

Внутри холодеет.

Сейчас он пнёт меня, накричит.

Суетливо пытаюсь собрать остатки, бормочу: сейчас-сейчас всё уберу. Внутри всё дрожит. Сама не знаю, чего жду — окрика? удара?

И Ландар действительно гаркает:

— Что ты делаешь?

— Убираю… — спотыкаясь едва ли ни на каждой букве, бормочу я.

— Почему ты ползаешь на коленях?

— Ну, я же разлила…

— Зачем разлила?

— Простите, у меня просто закружилась голова… Я глупая, извините меня…

Мне так паршиво, что я готова целовать ему сапоги, лишь бы только он не кричал на меня, лишь бы только не наказывал.

Но Ландар лишь тихо взрыкивает, подходит, берёт меня на руки и, выдавая своё знаменитое:

— Бесполезная жена, — несёт на кровать.

На деревянном стуле возле ложа бережно развешено миленькое голубое платье в мелкий цветочек, а к нему — низка жемчуга.

— Это мне? — удивляюсь. Стыдно становится за свой страх. Словно мысленно оклеветала человека ни за что ни про что, а он старался для меня.

Ландар усаживает меня на кровать и совершенно бесцеремонно, не считаясь с моим смущением, стягивает с меня одежду. На слабые попытки протестовать, отвечает строго:

— Не дёргайся! Ты вся в каше! А платье — тебе. Хотел сегодня вечером пойти к Мильторам на их фирменные колбаски.

Кидает остатки моей одежды в угол и позволяет мне стыдливо завернуться в покрывало.

— Так мы можем ещё пойти?

Ландар кидает на меня взгляд, в котором отчётливо читается: ты вообще нормальная?

— Куда тебе ходить? Ляг и не рыпайся, — говорит он, тяжело вздохнув. — А будешь дёргаться — привяжу к кровати…