Принц Зазеркалья - А. Г. Говард

– Для большинства это так, – говорит Морфей и отводит мою руку. – Но не забывай, наш Чешик редкой породы. Одновременно дух и плоть. Он может пользоваться магией везде. Он – единственный чистокровный подземец, у которого есть эта особенность.

– Не считая тебя? – намекаю я.

Морфей намеренно избегает моего взгляда. Он смотрит на Чешика.

– Но лучше не отвинчивай голову. Здесь всё так быстро меняется, что она может затеряться. Ну? Хочешь лететь или предпочтешь прокатиться?

Чешик подпархивает к единственному уцелевшему карману Морфея и устраивается внутри, так что торчит только голова.

Прежде чем Морфей успевает отойти, я кладу руку ему на лацкан, встаю на цыпочки и прижимаюсь носом к мохнатой мордочке Чешика.

– Спасибо, что исцелил меня, – говорю я. – И за то, что сберег мои подвески.

Я хочу поцеловать малютку в лобик, но он ныряет в карман. Мои губы тычутся в прореху на рубашке Морфея и касаются теплой мягкой кожи.

– Извини.

Покраснев, я отстраняюсь и чуть не теряю равновесие: земля подо мной колеблется.

Морфей ловит меня за талию, и волнение окрашивает драгоценные камни у него на лице в розовый цвет.

– Не извиняйся.

Папа откашливается. Я сглатываю и отступаю.

– Нужно двигаться, – говорит папа, забирает сумку и сует Морфею карту. – Если исходить из этого – где Джеб?

По-прежнему глядя на меня, Морфей отталкивает пергамент. Он даже не посмотрел на него.

– Этот лоскуток никуда вас не приведет. Если ты еще не заметил, местность здесь изменчивая. Тот, кто дал тебе карту, должен был об этом предупредить. Но, видимо, обладая ограниченным человеческим интеллектом, он просто не оценил масштаб изменений.

Папа хмурится.

– Нам сказали, что положение ворот никогда не меняется. Я вижу их свет, там и вон там.

Он указывает на радиоактивное зеленое сияние на горизонте справа и слева.

Вздохнув, Морфей смотрит на папу.

– Так. А теперь ответь. Где север, а где юг? Ты знаешь, с какой стороны вы прибыли? Если нет компаса, в этом мире будешь постоянно ходить кругами.

– А у тебя, значит, есть компас? – спрашивает папа.

– У меня есть моя трость, – загадочно произносит Морфей.

Папа стискивает зубы.

– Ты думаешь, что мы просто пойдем за тобой?

Губы Морфея изгибаются в презрительной усмешке.

– Алисса угонится за мной без труда. А тебя я могу снова взвалить на плечо, если понадобится.

Это ядовитая шпилька, и я сердито смотрю на Морфея.

– Нет необходимости, – невозмутимо отвечает папа. – Ты отведешь нас к Джебу. У меня есть средство тебя убедить.

Он похлопывает по кинжалу в ножнах, висящему на левом плече.

– Договорились, – резко говорит Морфей. – Похоже, выбора у меня нет.

Его голос полон досады. Очевидно, Морфея убедило не только папино оружие. В конце концов, он в любой момент может улететь.

Он разворачивается и идет по маленьким плавучим островам, с помощью трости подтягивая их друг к другу. Мы с папой шагаем следом.

Трудно идти по качающейся земле, но наконец мы понимаем, как и куда надо ступать, и впадаем в определенный ритм. Время от времени пейзаж оживляется. Вдалеке скачут стайки пушистых кроликов, у которых оказываются вытянутые морды и острые клыки, как у волков. Какие-то крокодилоподобные существа, лежащие в воде, поднимают головы и разевают огромные пасти, обнажая мягкие белые зубы, похожие на щетину зубной щетки. Многоножки суетятся среди зарослей, защищая от колючек свои тела, покрытые серебристой бархатной шкуркой, и ножки, усаженные крошечными зелеными камушками.

Большинство животных и насекомых не обращают на нас внимания. Ну и хорошо. Я не слышу здесь ни насекомых, ни цветов. Но когда я цепляюсь одеждой за какое-то растение с ягодами, которые похожи на кожаные малиновые чашечки, перевернутые кверху дном, мне хочется их потрогать.

– Лучше не надо, – говорит Морфей, даже не глядя на меня.

Я отдергиваю руку.

– Эти ягоды ядовиты?

– Это вообще не ягоды, а яйца здешних филинов-амфибий, – отвечает из-за спины папа.

Филины, которые могут жить на суше и в воде. Вот гадость.

Я обхожу куст по широкой дуге, чтобы не побеспокоить плоды, похожие на чайные чашечки. В памяти всплывает строчка из стихотворения Кэрролла:

Пытаясь припомнить стишок до конца, я врезаюсь в большой куст. Из него выпархивает испуганная стайка бабочек. Крылья у них металлические, тонкие, как бумага. Выглядят они как нечто среднее между листом меди и витражным стеклом. Я протягиваю руку, чтобы поймать бабочку, но интуиция подземца меня останавливает.

– А с ними что не так? – спрашиваю я.

– Они здешнего происхождения, – отвечает Морфей, идущий впереди, прежде чем папа успевает что-либо сказать. – И, следовательно, совершенно не такие, как ты ожидаешь. К примеру, у крокодилов зубы мягкие, как кисточка, и нрав у них такой же. Зазеркальные крокодилы похожи на котят. А бабочки? Один укус, и ты превратишься в камень. Ну или они могут перерезать тебе артерию своим крылом, острым как бритва. Постоянные смены пейзажа нужны для того, чтобы здешние животные не отвлекались на нас. Не обращай на них внимания, и они окажут тебе такую же любезность.

Изящные бабочки улетают, подхваченные потоком воздуха, и я замечаю, что у каждой из брюшка торчит блестящая острая иголка, изогнутая, как жало скорпиона.

Всё затихает, когда животные возвращаются к своим обычным занятиям. Если можно назвать скорпионов с металлическими крыльями и яйца в виде чайных чашечек чем-то обычным.

Обменявшись комментариями по поводу некоторых других странных существ с папой, я высвобождаю крылья и догоняю Морфея.

Он смотрит через плечо, когда я приземляюсь, и озаряет меня радостной улыбкой.

– Что? – спрашиваю я.

– Пускай ты одета не как королева, но очень приятно видеть, что ты не отвергаешь волшебную сторону своей натуры.

Я устремляю взгляд на мыски сапог, подавляя прилив гордости. Морфей и наполовину не в курсе, как легко передать безумию бразды правления.

– Ну? Ты расскажешь, кто такой Манти? Он опасен?

– Ба! Просто честолюбивый мантикор, который слишком долго был смиренным слугой. Он мечтает о почете и власти. Не о чем беспокоиться.

Чтобы я забеспокоилась, достаточно одной мысли о том, что где-то здесь разгуливает наполовину человек, наполовину единорог. Уверенность Морфея кажется, мягко говоря, напускной.