Между прочим… - Виктория Самойловна Токарева

– Он умер…

Зина подскочила, проверила пульс под ухом. Пульс не прослушивался.

Она выдернула подушку из-под головы Игоря, метнула на пол.

– Звони 02 и 03, – велела Зина.

У Зины был опыт такой работы. Она знала, что надо делать.

Я позвонила. Сказала по телефону адрес.

Потом села на стул и стала лаять. Это был не плач. Что-то другое. Из меня толчками вылетал ужас непоправимого.

Я сидела на стуле и лаяла.

Подошел Петруша и обхватил меня двумя руками. Прижал. Он не плакал, но его глаза вытаращились от напряжения.

Приехали медсестра и полицейский. Медсестра – крашеная блондинка лет пятидесяти. Простоватая, но приятная.

– Рак? – спросила она.

Я кивнула.

– Чем обезболивали?

– Афобазол и кетонал.

– Этим не обезболишь. Значит, опухоль не касалась нервных узлов. Ему повезло, и вам тоже.

Сестра стала что-то записывать.

Приехали дочь и внучка. Они были парализованы случившимся. Молчали растерянно.

Полицейский привез с собой молодого мужика из ритуального агентства. Этот мужик тут же начал предлагать свои услуги. Достал каталог. Можно было выбрать гроб, погребальную одежду.

Гробы имелись дорогие и дешевые. Мы выбрали дорогой: дубовый, лакированный. От погребальной одежды отказались.

Наташа на другой день поехала в ЦУМ. Выбрала итальянский бутик и купила в нем самую лучшую, самую дорогую одежду.

Я спросила:

– Зачем? Все равно сгорит.

– Это мое уважение к его жизни…

На другой день явился ритуальщик за одеждой. Он был жизнерадостный, открытый, немножко дураковатый.

– Я сказал начальнице вашу фамилию, а начальница: «Ой, ой, смотри, чтобы все было как следует, первым классом. Это такие люди…» А я смотрю: ничего особенного, люди как люди. Стоят молчат…

– А что мы, по-твоему, должны делать?

– Ну, я не знаю. Обычно плачут, шумят.

Ритуальщик назвал общую сумму похорон. Немало. А как, интересно, хоронят те, у кого нет таких денег?

Кремация проходила в ближнем крематории. В порядке живой очереди.

Ждать пришлось недолго. Нас пригласили в зал прощания.

Зина плакала.

Мы стояли возле гроба – одинокие и осиротевшие. Куда он ушел? Как ему там?

Игорь каким-то образом изменился за ночь и стал неузнаваем. Он – и не он.

Это обстоятельство делало прощание не таким трагичным. Мы хоронили кого-то очень похожего, но не своего.

Друзей на похоронах не было. Почти все умерли. Смена поколений. А те, кто жив, постарели и не хотели шевелиться.

В таких случаях похоронная фирма предоставляет экскурсовода на тот свет. Как правило, это женщина. Она говорит какие-то слова – всем одни и те же. Не придумывать же каждому. Потом дает команду, и гроб опускается в адский жар, в преисподнюю.

Наше время кончилось. Ко мне подошел привратник – тот, что стоит при вратах, точнее, при дверях в ритуальный зал. Это был седой крепкий старик, скорее всего военный в отставке.

– Как достойно вы проводили своего усопшего, – проговорил он. – Приятно было смотреть.

– А что, бывает по-другому? – спросила я.

– О! Вы себе не представляете, что творится. Воют, падают на гроб, страшно становится, что провалятся вместе с гробом, сгорят заживо.

– Похороны – это театр, – сказала я. – Вдова должна показать всем свое горе. Особенно это принято в деревнях.

– Вот именно что театр.

В зал завезли новый гроб с новым главным героем.

Мы вышли на улицу.

Похоронный автобус ждал нас, чтобы отвезти в ресторан. Эта услуга была предусмотрена.

Поразительно, как горе не отшибает аппетит. Наоборот. Просыпается жажда жизни.

Официанты поставили еду и спиртное. Мы наполнили рюмки.

– Мне будет тебя не хватать. Уже не хватает, – проговорил Петя.

– У нас была хорошая семья, несмотря ни на что, – сказала дочь.

Я вдруг поняла: у нас была хорошая семья благодаря Игорю. Семья – это не успехи в работе, не слава и не деньги. Семья – это гены. Общая кровь.

После основных тостов слово взяла захмелевшая Зина. Она стала рассказывать, как ее свояк Леха воровал что-то у себя на заводе и перебрасывал через забор. А подельники стояли с другой стороны забора и подбирали.

Зина глядела на Петрушу, и ему ничего не оставалось, как слушать. Он слушал, вытаращив и без того большие глаза, а Зина не замолкала, и эта сага не имела конца.

– А почему нормально не вынести? – спросила я.

– Что не вынести?

– То, что Леха воровал. Зачем через забор кидать?

– Так в проходной же обыскивают, – удивилась Зина.

Она смотрела на меня как на слабоумную. Разве можно не понимать такие простые вещи, а еще писатель.

Зина, конечно, жалела Игоря, к которому она привыкла и на котором хорошо заработала и даже сумела закрыть кредит в банке, но у нее была своя родня, своя жизнь и свой Леха.

Без мужа я оказалась в невесомости, как в космическом корабле. В корабле, который никогда не вернется на землю и не обретет притяжения.

Оказывается, Игорь и был моим притяжением. Я этого не понимала.

Позвонил Данелия. Я сразу узнала его голос. Голос не меняется.

– Ты придешь плюнуть на мою могилу? – спросил он.

– Нет, – сказала я.

– Почему?

– Машина к могиле не подходит. Надо идти пешком, а мне трудно.

– Но ты же обещала.

– Я тебя обманула.

– А я представил себе картину: осень, ветер гонит желтые листья. К могиле подходит грустная женщина. Плюет. И плачет.

– Хороший финал, – похвалила я.

Все умерли – Игорь и Гия. Они были ровесники, оба родились в один год и месяц. И умерли почти одновременно.

А я живу. Мой дом стоит на земле. На участке сорок берез и сорок елей. Буквально лес. Грибы. Ландыши.

У меня есть собственная ворона Клара. И верный пес Малыш.

Клара живет где-то у себя, но постоянно прилетает ко мне, чтобы пообедать на халяву. Еду она ворует у Малыша. Перед его будкой непременно стоит миска с хорошей едой. Малыш – дворняга, и мы кормим его со своего стола.

Клара выжидает, пока Малыш отойдет подальше. Быстро планирует с крыши к миске, выхватывает лучший кусок.

Малыш видит воровку и сломя голову мчится назад к своей миске, чтобы отобрать, наказать и желательно растерзать.

Малыш почти возле будки, но Клара взлетает на дерево. Малыш подскакивает и даже замолкает от удивления: как это? Только что была здесь – и уже там. И не достать. Малыш так не умеет. Собаки не летают.

Подняв морду, он начинает лаять до хрипоты. Он говорит Кларе правду в глаза. Он ее оскорбляет, обзывает последними словами. А Клара спокойно смотрит на Малыша с безопасного расстояния и не отвечает тем же. Просто