Тесса. Совершенно секретно! - Фрауке Шойнеманн

ты сможешь, конечно, ответить на мой следующий вопрос.

– Давай говори!

– Что мы тут делаем?

Я пожимаю плечами.

– Понятия не имею. Ни малейшего. Но мы скоро всё разузнаем!

14. Невероятное открытие!

Прямо за дверью находится лестница. На ней темновато, но света хватает, чтобы не споткнуться. А если я и споткнусь, причиной будет не недостаточная освещённость. Я напряжённо прислушиваюсь – ничего! Блин! Как мне теперь выследить девчонок? Выследить? Взять след? Вот как! Я надеваю рюкзак спереди, и теперь Гектор оказывается на уровне моих глаз.

– Я правильно поняла, что у тебя самый чуткий в мире нос со времён бегового поросёнка Руди Пятачка?

– Кто это? – спрашивает Гектор. Кажется, он обижен.

– Ладно, я пошутила! Просто «пятачок» – это нос, понятно?

– Хаха. Очень смешно. – Гектор сердито глядит на меня. С каких это пор он утратил чувство юмора? – Хотя неважно! Мой ответ такой: да. У меня самый чуткий нос. Во всём мире и во все времена. Что я должен сделать?

– Ты должен взять след Алекс и её подружек и сообщить мне, на каком этаже они ушли с лестницы. Я понесу тебя перед собой и буду подниматься по ступенькам медленно. И ты скажешь мне, когда мы придём к цели. ОК?

У Гектора дёргается кончик хвоста – знак того, что он обдумывает свою задачу. За это время я уже изучила его повадки.

– Что такое? Тебе что-то не нравится? – уточняю я.

– Нет, нет, конечно, мне нравится. Для меня это не проблема. Только вот я подумал, что Ким наверняка возит с собой оружие. Не начнёт ли она стрелять, если обнаружит, что мы их преследуем?

– Ты что – трусишь?

– Я? Нет, конечно. Я только за… э-э… за разумные и осмысленные действия.

– Нет, ты всё-таки трусишь, – констатирую я. – Ну ладно. Тогда я предлагаю тебе подождать меня тут, внизу, а я попытаюсь разыскать девчонок самостоятельно. Пожелай мне удачи! – С этими словами я наклоняюсь и сажаю Гектора на пол.

– Эй, подожди! Ты неправильно меня поняла. Конечно же, я отправлюсь с тобой. Страх? Что это такое? Чингисийн Гектор даже не знает, как пишется это слово.

– Правильно. И причина, пожалуй, только в том, что ты вообще не умеешь писать.

Гектор больше ничего не говорит, лишь встаёт на задние лапки и прыгает ко мне на руку, когда я снова наклоняюсь к нему. После этого мы с ним поднимаемся по лестнице на второй этаж.

– Ты что-нибудь чуешь? – спрашиваю я.

Гектор кивает и сопит.

– Да, да. Здесь они были давно. Можешь подниматься дальше.

Тогда я иду на третий этаж и задерживаюсь возле двери, которая ведёт с лестницы на этаж.

– Здесь?

– Дальше! – кратко указывает мне мышь. Такая же сцена повторяется ещё трижды, пока мы не оказываемся на седьмом этаже. Ну, если Гектор и сейчас скажет, что мне надо подниматься выше, я пойму, что попалась на удочку мошенника. Потому что в этом здании всего семь этажей и восьмого нет!

– Стоп! – кричит мышь и дико машет лапками, словно гребёт ими в воздухе. – Это здесь! След ведёт к двери – абсолютно точно!

Я набираю в грудь воздуха и как можно тише и осторожнее открываю дверь на седьмом этаже, а потом так же неслышно закрываю, стараясь, чтобы она не вырвалась у меня из руки и не захлопнулась с громким стуком.

За дверью я вижу огромное помещение мансардного этажа с потолком под пять метров. Повсюду стоят большие ящики и картонные коробки. Запах чуточку затхлый. Неоштукатуренные стены сложены из такого же красного кирпича, как и фасад всего этого здания. Пространство этажа разделено бесчисленными перегородками. По-моему, их сделали позже, во всяком случае, не в 1880-е годы, так как они выглядят довольно новыми. Они загораживают мне вид центра этажа. Но это и к лучшему, потому что я так отчётливо слышу голоса девчонок, как будто они стоят рядом со мной. Не будь перегородки, они наверняка уже увидели бы меня.

– Я признаю, что операция прошла немного неудачно, командир, – говорит Ким. Командир? Операция? Звучит совсем по-военному, совсем не так, как сообщение о неудачном съёмочном дне школьной рок-группы.

– Немного неудачно? Это слишком мягко сказано, на мой взгляд.

Этот голос я никогда ещё не слышала. Я бы сказала, что он принадлежит мужчине, не очень старому и не очень молодому. Хм, интересно, перед кем мои коллеги держат ответ, кто тот мужчина? Прячась за большими ящиками, я осторожно иду вдоль перегородки и выглядываю из-за неё. Никакого мужчины там нет! Девочки говорят с человеком, которого не видят, – короче, они говорят со стенкой!

– Да, ОК, это была почти полная катастрофа, – соглашается Ким со своим невидимым собеседником. – Но всё-таки камни у нас. – Она достаёт из рюкзака пластиковый пакет и поднимает его над головой. – Двести пятьдесят неогранённых алмазов. Нет, точнее двести сорок семь. Вероятно, три потерялись на Жандарменмаркт при первой попытке их передать.

Первая попытка? Жандарменмаркт? Я напряжённо вглядываюсь в полумрак и вижу: Ким держит не какой-то там случайный пластиковый пакет. Нет, это пакет из торгового центра «Кауфхаус Шрёдер» с узором в виде красных сот! Ого! Те серые камешки, оказывается, были неогранёнными алмазами!

Я бы сказала, что там не двести сорок семь камней, а максимум двести тридцать семь. Примерно. Остальные камни я сунула в свой рюкзак вместе с бумажным пакетом, который приволок Гектор. Слава богу, я ведь уже хотела их выбросить! Мне было ясно, что это всё одинаковые камни. Но что это алмазы? Невероятно! Правда, они совершенно не сверкают, а лишь немножко блестят.

– Ты слышала? – шепчет Гектор; он уже успел снова занять позицию на моём плече. – Алмазы!

Я поворачиваю к нему голову:

– Конечно, я не глухая!

Потом снова смотрю вперёд в надежде всё-таки узнать, с кем, чёрт побери, беседуют Ким с подружками. И по-прежнему никого не вижу.

– Я отдам камни в лабораторию, и мы скоро узнаем, обоснованно ли наше подозрение, – снова говорит голос.

– У меня вообще нет сомнений, – вступает в разговор Миа, – я уверена, что эти алмазы прибыли контрабандой из Центральной Африки. На этих камнях кровь, на сто процентов!

– Фигасе! – шепчет мне Гектор. – Тебе это бросилось в глаза? Ну, ты видела кровь на тех камнях? Впрочем, мы бы заметили её, правда?

– Чепуха, – бурчу я, – это наверняка сказано в переносном смысле.

– Чё?

– Ну это значит, что за алмазами стоит какое-нибудь жестокое преступление. Вот что имеется в виду, когда говорят про