Музей неживых фигур - Марина Серова

– Нет, говорю же вам. Но… – Куприянов запнулся. – Вы правы, я тоже заметил, что Света в последние дни какая-то не такая. Напряженная, даже нервная. Нет, не думайте, она на людях не срывается, но вчера, что ли, она пришла поздно вечером, мы ужинать сели. Она за столом кальку разложила, книгу какую-то. Я пиццу из микроволновки вытаскивал, купил по дороге, что было. Света ведь не готовит, некогда ей, да и не любит она у плиты возиться… Мы обычно дома не едим, ходим куда-нибудь, а на ужин что-нибудь заказываем. Я ел пиццу, а Светлана рисовала, на свою порцию даже не взглянула. Потом внезапно отложила карандаш, он упал на пол. Она так и не подняла – сидела и смотрела в одну точку, ни на что не реагировала. Я несколько раз спросил, что с ней, но она не ответила. Потом кальку отложила в сторону, книгу убрала, стала ужинать, поковырялась в еде, так и оставила. Потом спать ушла. Это, знаете ли, не похоже на нее. Сколько помню, задания все она делала охотно, старательно, было видно, что ей нравится вырисовывать всякие там мелочи… Думаю, она просто устала, выдохлась. Честно, мне ее жалко стало…

Поблагодарив Куприянова за рассказ, я задумчиво попрощалась и положила мобильный в сумку. Отпила теплый сладкий напиток, гордо именуемый «кофе». И поняла, что придумала, как мне попасть в «храм».

На индивидуальное занятие я не торопилась – несмотря на то что Кузнецов назначил мне время, я довольно долго сидела в столовой, пользуясь тем, что на меня не обращают внимания, а когда помещение общепита и вовсе опустело, я, чтобы избежать ненужных расспросов, не спеша прошла к расписанию. Отлично, сейчас как раз пара живописи у вышивальщиц, сегодня занятие проходит три часа подряд. Это мне только на руку – наконец-то обстоятельства складываются в мою пользу! Я поднялась на пятый этаж, оглядела аудиторию. Все студентки на месте, Сергей Иванович, что-то объясняя, склонился над планшетом высокой девушки с волосами пучком. Несколько раз преподаватель назвал ее по имени – студентку звали Олесей. Мила, как всегда, тосковала около окна, даже краски не все открыла. Но у нее и работа была почти готова – видимо, сестра Нина оказалась права, Сергей Иванович приложил руку к ее живописи.

Я как раз размышляла над тем, как бы мне незаметно подобраться к Миле и поговорить с ней, не привлекая к себе внимания. Но мое место находилось на порядочном расстоянии от окна – я видела и девушку, и ее планшет, но разговаривать пришлось бы громко, к тому же, судя по рассказу Нины, девушка стесняется говорить при посторонних людях. Так ничего и не придумав, я принялась выдавливать краски на палитру, делая это настолько медленно, что растянула процесс как минимум на полчаса. Минут двадцать вытирала кисти салфеткой, потом, отставив свой холст, долго созерцала подмалевок Романа Александровича. Заинтересованный Сергей Иванович подошел ко мне и похвалил работу.

– Дело успешно продвигается! – заметил он, оглядывая мой холст. – Цветовую гамму умело подобрали, отношения правильно нашли… Вот тут только чуть-чуть полегче сделайте, а тут – чуть-чуть тени добавьте, чтоб оно заиграло! А так – хорошо, продолжайте!

Хе-хе, передам Кузнецову при встрече, что его живопись похвалили. Мне портить начатый натюрморт совершенно не хотелось, к тому же, на мой взгляд, его можно оставить и так. Холст-то весь замазан, что еще надо? В рамку – и на стенку, только не в мою квартиру. Точно, Ленке-француженке подарю, только надо раздобыть автограф Кузнецова. Будет у нее дома картина настоящего художника!

Наконец Мила бесшумно встала со стула и проскользнула к двери. Я мигом сообразила, что сейчас как раз самое подходящее время для разговора с девушкой. К счастью, Сергей Иванович вернулся к своему столу и не заметил нашего исчезновения из аудитории. Я нагнала девушку на лестнице и окликнула ее по имени.

– А, здравствуйте! – проговорила та, как всегда, растягивая слова. Не знаю почему, но ко мне Мила как-то прониклась доверием и не стеснялась своего дефекта речи. Я обворожительно улыбнулась и весело поинтересовалась:

– Что, травиться пойдем?

– Ага, – кивнула та. – Сергей Иванович уже доделал мои листья, можно и до магазина дойти. Ненавижу нашу столовую, там вообще купить нечего. И дорого очень, я там стараюсь не обедать. Поблизости продуктовый есть, там гораздо больше всего и намного дешевле!

Я согласилась с девушкой: в студенческой столовой совсем обнаглели, обдирают бедных учеников как могут. Если б я здесь училась, то либо брала бы с собой обед, либо искала бы какой-нибудь магазин, а лучше кафетерий. Я поинтересовалась у Милы, имеется ли в мастерской чайник и микроволновка, чтоб разогревать еду.

– Чайник только у иконописцев, – сказала та. – Ну вроде они дольше всех сидят в институте, столовая до семи открыта, а они иногда и до десяти работают. Поэтому им и выдали чайник, а у нас нет. Официальные пары на факультете вышивки длятся до пяти, самое позднее – до семи. Но кто остается, может взять кипяток у иконописцев. Обычно все из нашей группы после обязательных занятий домой уходят, а остаемся только мы втроем – я, Вероника и Сашка. Но они просто потому, что любят мастерство, а я из-за неуспеваемости, меня Татьяна Викторовна заставляет оставаться. Потому что хуже всех делаю. Я всегда к Нинке бегаю, мы в какой-нибудь мастерской чай пьем, к ним-то в «храм» мне нельзя, она в чашки кипяток наливает, и мы в коридоре сидим иногда. Так время быстрее проходит.

Мы вышли на улицу, достали сигареты. Я угостила Милу своими – у меня-то дорогие, не то что у нее. Девушка оценила мою сигарету, я для приличия закурила ее. Про себя я отметила, что наши отношения окончательно наладились – обмен сигаретами напоминает по смыслу раскуривание трубки мира.

– А вы не можете домой салфетки забрать, чтоб дома доделывать? – осторожно начала я издалека, подбираясь к интересующему меня вопросу. Мила ничего не заподозрила, и покачала головой.

– Пяльцы, во-первых, огромные, их так просто не донесешь. И Елена Витальевна не разрешает забирать, только планшеты можно домой таскать, если совсем не успеваем. Но я стараюсь все делать в институте, в общаге ставить негде, да и запачкать легко можно. Кто-нибудь пройдет мимо, чай прольет – и все заново рисуй. Нет уж, лучше я тут буду подольше сидеть!

– Ой, как интересно посмотреть планшеты! – воскликнула я. – Они у вас в мастерской ведь, туда можно мне прийти? Художественная вышивка – звучит так загадочно, а мне все хочется увидеть!

– Нет, в мастерской мы только те пяльцы кладем, которые в работе, – пояснила Мила. – А планшеты убираем в специальную кладовку, чтоб помещение не загромождать. Елена Витальевна злится, если кто-нибудь работу по композиции в аудитории оставляет, только если она сохнет, можно на окно положить. Но потом обязательно относим в кладовку.

– А там, наверно, всегда закрыто, – протянула я разочарованно. Мила кивнула.

– Кладовка напротив дипломников находится, – объяснила девушка. – С ними Елена Витальевна занимается, она и отпирает дверь, когда нужно. Ей же удобнее, она и в мастерскую нашу заглянуть между делом может, идти два шага. Как зайдет, так вечно с Сашкой болтает о всякой ерунде…