Волчьи песни - Александр Лапин

Дубравин прекрасно знает, что в ее отделе подобрались самые толковые, самые ответственные сотрудники. И стараются они на совесть. Но, как начальнику, ему надо реагировать на пачку докладных. Иначе Чулёв с подачи Козявкина уцепится за возможность насолить ему. Он и так постоянно бегает к Протасову, утверждает, что Дубравин управляет группой «Завтра» по-варварски.

Александр вздыхает. Берет со стола пачку докладных. Отдает:

– Галь! Держи их. Придется нам с тобою разобраться в каждом конкретном случае. И дать людям Козявкина отлуп. Иначе он не успокоится… Делай объяснительную.

Через пару дней она, как водится, положила ему на стол ответ с подробным перечнем – кто, что, когда.

Дубравин внимательно посмотрел на эти исписанные нервным, быстрым, «медицинским» слогом листы. Прочитал их. И решил позвать Козявкина, чтобы, как говорится, обозначить разбор полетов.

Через час «живоглот» является. Это небольшой юркий человек, очень смуглый, с живыми черными глазами и подвижным лицом, на котором давно застыло выражение непризнанного гения и недооцененного начальством крупного специалиста. Дубравин знает, что Саша Козявкин считает себя выдающимся знатоком рекламного дела. И старательно поддерживает у руководства свое реноме незаменимого. Для этого он постоянно оперирует разными красивыми терминами, как то: медиапланирование, риски, охват аудитории, ребрендинг. На Чулёва, который страстно жаждет «европейства», они производят неизгладимое впечатление.

Дубравин же, погруженный в этот мир, прекрасно знает, что на данном этапе развития рекламного рынка, а также в том состоянии, в котором находится вся медиаотрасль, никакие специалисты и умники не требуются. И в принципе ничего неспособны сделать. Рынок просто растет бешеными темпами сам по себе. И задача каждого рекламщика на данном этапе проста. Сесть возле этого бурлящего потока и успевать вырывать из него объемы и куски. И инструмент для этого есть только один. Не маниловские планы, графики и всякого рода высосанные из пальца рекламные кампании, а тираж, гигантская аудитория и авторитет газет. Такие же, как Козявкин, просто паразитируют на этом, присваивая себе заслуги тех, кто создал и поднял эти газеты.

И еще Дубравин понимает, что в душе Козявкина воплотились и укоренились самые худшие представления о рыночной экономике. Сам Саша, да и его подчиненные каждый чих оценивают в денежном эквиваленте. Жадный и упертый, как все недалекие люди, Козявкин верит только в силу «зеленых», «бабла» и «капусты». Поэтому мысли его вечно заняты расчетами и подсчетами на тему, сколько он заработал и сколько упустил выгоды.

Оттого диалог с Козявкиным у них достаточно своеобразный. Дубравин показывает ему объяснительные Галины Шушункиной, а тот, даже не читая их, принимается, повизгивая от нетерпения, рассказывать Дубравину, что якобы из-за нерасторопности отдела закупок они потеряли громадные деньги:

– Вот на этом региональном заказе, Александр Алексеевич, отдел потерял две тысячи долларов. А если посчитать мои личные потери, то, получается, по процентам я потерял в зарплате семьдесят пять долларов! – и Козявкин торжествующе тычет пальцем в докладную, сфабрикованную им самим.

Дубравин смотрит на Козявкина и думу думает: «Вот так служебные романы сплетаются в тугой узел с офисными интригами. И с этим ничего не поделаешь. Но как же быстро меняются сами люди! Вчера еще этот Саша робко, по-заячьи – лапки кверху, стоял перед начальником цеха у себя на заводе, вымаливая лишнюю тысчонку на зарплату. А сегодня, почувствовав вкус денег, уже готов схватить за глотку каждого, кто не дает ему вырвать свой кусок. Видно, заканчиваются времена, когда все жили некоей иллюзией, романтическими, а может быть, даже утопическими представлениями о рынке, который все сгладит, всех устроит. Ну что ж “жизнь – борьба”, как писал наш бородатый пророк. И если уж с волками жить, то будем и мы по-волчьи выть».

Дубравин понимает, что его позиция сейчас очень уязвима. В агентстве ни для кого не секрет их отношения с Галиной. И поэтому, будь он хоть сто раз прав, у Чулёва и Козявкина всегда наготове оговорка в дискуссии: «Это он свою бабу защищает. И поставил он ее на самое денежное и ответственное место вовсе не за деловые качества, а… понятное дело за что». И ты хоть лоб расшиби – обратного не докажешь. Но и он, честно говоря, сам себе признался в этом же: «Здесь не только интересы дела важны. Какой же я мужик, если ее не поддержу!»

Смуглый, вертлявый, пришибленный рынком, начальник службы ушел, так и не убедив Дубравина в своих чистых помыслах. А Дубравин срочно позвал к себе Фаиля Насреддинова – заместителя начальника отдела из службы безопасности.

Разговор у них получился простой и короткий. Бывший опер, такой зажатый, законченный сыщик, бросивший безнадежную и безденежную службу развалившемуся государству, понял задачу сразу. И немедленно «взял след». Тем более что по старой привычке он давно собирал информацию на всех, с кем общался. Дубравин, кстати говоря, не исключает и того, что у Фаиля лежит заветная папочка и на него самого. Но, видно, «черного кобеля не отмоешь добела». И из мента уже не сделаешь офисного шаркуна. Профессия въелась в душу.

* * *

Проходит неделя-другая. И торжествующий Фаиль приносит докладную, из неё открываются интересные подробности интриги, которая уже зашла достаточно далеко.

Во-первых, выяснились тонкости кадровой работы в службе господина К. «Живоглот» так отстроил систему, что работающая у него в отделах действительно грамотная, амбициозная, талантливая молодежь пашет на него не за страх, а за зависть.

Во-вторых, он в открытую претендует на высокие должности. Критикуя начальство.

«Экий Наполеончик у нас завелся! – думает Александр, читая дальше докладную службы безопасности. – Да. Наш пострел и здесь поспел».

Оказывается, Козявкин охмурил Катю, старую деву, секретаря совета директоров группы «Завтра». И через эту мымру вынюхивает все, что касается повестки дня совета, мнений, настроений его членов. Она даже копирует для него некоторые документы, выносимые на высокое собрание, и сообщает о решениях, принятых по ним.

Так что непрост брат Козявкин. Ох, непрост! Получить должность генерального, а потом вывести, можно сказать украсть, часть бизнеса у группы «Завтра» – такой вполне способен.

Но кто предупрежден, тот вооружен.

– Вы продолжайте собирать информацию! А я пока подумаю, что с ними делать! – предложил Дубравин службисту.

Но думать было особенно некогда. Потому что Козявкин форсирует события. И в открытую провоцирует конфликт с отделом Галины.

«Добрые люди» уже на следующий день рассказывают Дубравину, как Козявкин вчера хвастался, напыщенно рассказывая «соратникам» о своих провокациях.

– Я уже чувствовал, что ситуация назрела. Революция назрела, – витийствовал он за обедом в соседнем кафе, потягивая горький кофе, дирижируя при этом сам себе чашкою. – И можно начинать настоящие боевые действия. Надо сделать так, чтобы она сама попала на крючок, выступила в роли зачинщика, разжигателя войны. А я, Александр Козявкин, казался бы всем потерпевшей стороной. И весь гнев начальства обрушился бы на нее. Но Шушункина по-прежнему избегала прямых конфликтов со мной. Что ж, я начал мелко провоцировать, полагая, что рано или поздно эмоции возобладают над разумом. Капля мысли камень сердца точит. И вот в присутствии подчиненных Шушункиной я ей говорю: «Галина, опять твоя служба не то объявление разместила в газете. Мой клиент в ярости». Или: «Галина, посмотри – вот мои подчиненные записку служебную написали. Из-за твоих горе-работников мы прибыль не смогли собрать до конца… Галина, твои люди перепутали дату размещения заказа… Я начальству сообщу…» Я доставал ее каждый день. И она не выдержала. Написала служебную записку на имя Дубравина. О незначительном промахе одного из вас. Дубравин вчера вызывал меня. Отдал эту записку и предложил разобраться с тем, что у нас творится. И теперь я вам говорю: она попалась. Можно теперь ее не бояться. Она беззащитна. Плохой мир лучше хорошей войны. Но уж если война, то война по-настоящему. Сегодня вопрос стоит так. Либо мы, либо Шушункина!