Чертополох и терн. Возрождение Возрождения - Максим Кантор

В том, сколь внимательно воспроизводится в Евангелиях символика Исхода и жертвы, приносимой на Песах, можно видеть аналогии типичных ренессансных возвратов и повторений. Праздником в иудаизме является Песах, великий Исход из Египта; этому празднику соответствует христианская Пасха: жертвенный ягненок – и агнец Иисус, освобождение из плена египетского – и освобождение от смерти, эти явления соразмерны, конгруэнтны. Ветхий Завет не «воспроизведен», но пережит заново, сознательно пережит в символических деталях. Уподобление жертвы Иисуса, агнца Божьего – жертвенному ягненку утверждается в самых малых символах. Иисусу на кресте римляне не сломали голени, это связано с особой жестокостью палачей. В распятии вес тела казненного приходится на согнутые мучителями ноги, вызывая боль в костях, но сохраняя возможность дышать. Когда римляне хотели ускорить смерть на кресте, они ломали ноги жертвам, чтобы казненный в считаные минуты задохнулся. Подобно тому, как жертвенный ягненок Песаха должен быть с целыми костями и постоянно подчеркивается значение целой голени ягненка, так и «придя к Иисусу, как увидели Его уже умершим, не перебили у Него голеней, но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода. И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, дабы вы поверили. Ибо сие произошло, да сбудется Писание: кость Его да не сокрушится» (Иоанн 19, 33–36). Истечение крови из тела (подобно тому, как готовят жертву согласно иудейскому обычаю) подчеркивает связь казни Иисуса с жертвенным ягненком.

В иврите понятие «отъезд» из Израиля передается глаголом «ларедет» («לרדת»), что буквально означает «спуститься»; и напротив – возвращение в Израиль передается глаголом «подняться». Иосиф, сын Иакова, «спустился» в Египет («ярду ле-Мицраим»), и, соответственно, иудеи, следовавшие за ним, «спускались» в Египет – в этом же смысле и святой Иосиф «спускался», это движение вниз передает процесс возврата в прежнее (в том числе и в языческое, хтоническое прошлое, как это свойственно всем реверсным движениям ренессанса). В сугубо иудейской традиции в мидраше, описывающем первое откровение Всевышнего Моше (Моисею) из куста ежевики: «Сказал Всевышний Моше: “Я сказал Яакову, вашему праотцу: “Я сойду с тобою в Египет и поднять тебя оттуда – Я подниму”» (Шмот Раба 3:3). «Сойду с тобой – и подниму» – эти действия выражают по сути механику процесса ренессанса.

Механизм европейского ренессанса – самым радикальным образом сформулирован в движении культуры вспять, вглубь к языческим корням, и возвращении, поновлении Завета. Так, двигаясь от Моисеевых Законов – к Новому Завету, устанавливался принцип самоанализа истории, и вне этой парадигмы рассматривать феномен ренессанса трудно.

Параллельно с феноменом ренессанса, явленным в преемственности Нового Завета, в античном мире переживается – иначе, на иных основаниях, и тем не менее – возврат к прошлому; так называемая вторая софистика во II в. возрождает ораторское искусство классической Греции и классической системы образования. Это возвращение не вызвано желанием утвердить, обновить или пересмотреть нравственный закон – это технический, цивилизационный поиск лучшего приема. Аристотель говорил, что всякое искусство изобретается многократно («Метафизика»), и пришел срок подтвердить его слова. «Подражание – не кража, – говорит анонимный автор в «Трактате о возвышенном» I в. н. э., – его можно сравнить со слепком, сделанным с прекрасного творения человеческих рук или разума». Ученые греки в почете в Римской империи, римляне осознают себя наследниками древней философии Греции. В латинской речи о собственных талантах Апулей перечисляет литературные достижения греческих философов: Эмпедокл писал гимны, Платон – диалоги, Ксенофонт – историю, а он подражает им всем. В эпоху «второй софистики» греческий классицизм становится практически официальной культурой Римской империи.

Ренессансы, которыми отмечена история европейской культуры, наследующей истории Рима и христианскому Завету, существуют на тех же основаниях, следуют тем же культурным алгоритмам. Вопрос о множественности ренессансов или наличии одного-единственного тем самым снят.

2

Существует несколько способов понимания феномена ренессанса в европейской истории.

Даже если увериться в наличии общей парадигмы ренессансов, различные взгляды на явление в его историческом воплощении – позволяют следить за реверсно-поступательным процессом европейской истории. Ренессанс и явление, комплементарное ренессансу или антагонистическое ему, а именно авангард, рассмотренные в связке или в противопоставлении, описывают движение истории.

Первый, наиболее распространенный, взгляд на Ренессанс – рассматривает последний как единичное явление.

Буркхардт и Мишле рассматривали Ренессанс синонимично определенной эпохе, Буркхардт говорит об исключительном времени и месте: Италия, XV в. Несмотря на то что искусство Нидерландов и Бургундии XV в. подчас называют Северным Ренессансом, говорят о каролингском Ренессансе, о провансальском Проторенессансе XII–XIII вв., иные считают процесс «интернациональной готики» Проторенессансом, и так далее – несмотря на это, «классический» взгляд на Ренессанс доминирует в историографии.

«Открытие мира и открытие человека» Мишле связывал с географическими открытиями, с освобождением личного бытия – и Мишле дал Ренессансу точные временные рамки. Спустя сто лет Люсьен Февр назвал Мишле педантом, но педантизм приветствуется историками.

Понятый классическим образом Ренессанс в Италии – это время, когда, обратившись к античным текстам, оживили христианскую веру, присовокупили античную философию к сочинениям Отцов Церкви и античной пластикой усилили христианское изобразительное искусство. Синтез греко-римской культуры с христианской культурой Средневековья, который произошел в городах Италии усилиями схоластов, гуманистов и художников, принято называть в совокупности Ренессансом.

Схоласты объединили философию, прежде всего Аристотеля, с Евангелием; неоплатоники оживили александрийский неоплатонизм и самого Платона, а художники объединили греческую и римскую пластику с христианской нравственной проблемой. Авторы Ренессанса христианизировали античность и укрепили античной языческой мощью христианство.

«Языческое» – отнюдь не бранное слово для характеристики искусства. Во многих отношениях языческое искусство привлекательнее христианского: гигантские львы Вавилона, рельефы Междуречья, колоссы и куросы древних цивилизаций – остались непревзойденными в отношении природного величия. В этих изображениях нет душевной теплоты иконы, но душевность и не может присутствовать в многометровом гиганте, который создан повелевать. Мощь языческого искусства такова, что если требуется воздействие на толпу, то за образец берут именно языческие ритуалы. Когда христианская цивилизация хочет увековечить свои победы, она использует триумфальные арки, пантеоны, стелы – христианство нуждается в язычестве. Когда Микеланджело потребовалось наделить иудейских пророков мощью – он нарисовал античных героев.

И, таким образом, укрепил веру в Единого Бога.

Религиозная природа классического Ренессанса – предмет споров, некоторые полагают эту эпоху капитуляцией перед язычеством; А. Ф. Лосев пишет об ущербе, нанесенном христианству в эпоху Ренессанса, о разрушительном титанизме («оборотная сторона титанизма»). Впрочем, иные исследователи полагают десакрализацию дальнейшим путем к освобождению личности. «Свобода» ренессансной личности, границы этой свободы и соответствие ренессансной свободы христианским заповедям – стали предметом споров еще со времен Бернардино Сиенского и Савонаролы. В Новое время Буркхардт (и многие иные) уклоняется от прямого ответа на вопрос, как примирить противоречивые стороны ренессансной эстетики. Очевидно, что рядом с милосердием, гуманизмом, христианской доктриной соседствовал принцип (благодаря античной составляющей синтеза, принцип жил весьма активно) – имперской власти, доминанты силы, национальной гордости.