Багдадский вор. Трилогия - Андрей Олегович Белянин

домулло. — Ещё одно маленькое счастье не обошло его стороной. Лёва-джан оставил белого осла на дворе ребе Забара и обещал его дочери любую плату за возвращение ему человеческого облика. Так вот, та черноглазая еврейка Сара возжелала войти в гарем правителя Бухары, хотя бы и в качестве простой наложницы. Но, сражённый её красотой и скромностью, а также тайными умениями применять колдовство на пользу людям, эмир с ходу предложил ей стать его женою! Как и все достойные женщины, она дала согласие не сразу, а поломавшись минут десять…

— Целых десять минут?! — не поверил я, отодвигая тетрадь.

Ходжа важно кивнул.

— И к тому же оказалась кобылицей неезженой, верблюдицей, других не знавшей, кувшином непочатым и в постели умела такое-э…

— Вот эти подробности можно смело опустить.

— Но это самое интересное, — вздохнул мой гость, мечтательно прикрыл глаза, вздохнул ещё раз и сдался: — Будь по-твоему, уважаемый, что ещё?

— Ещё о Шехмете, что стало с ним?

— Вай мэ, что с ним могло статься… Сиятельный начальник стражи всегда умел держать нос по ветру. Как только горожане бросились бить слуг нового «пророка», Шехмет первым кинулся на выручку эмира и громче всех призывал спасти законного правителя. Разумеется, на следующий день его восстановили в должности и наградили большой саблей в золотых ножнах за храбрость и верность.

— А коварный визирь? Как мне помнится, ведь это именно он придумал и разыграл всю комбинацию с волшебным зельем, свёл молодого ростовщика с людьми Хайям-Кара. Но юноша каким-то образом услышал имя Джамили как единственного козыря против Оболенского…

— Шариях убрал его. А под конец он сбежал, — подтвердил Ходжа. — Причём так тихо и ловко, что его исчезновение заметили не сразу. Как и огромную недостачу средств в казне. Лёва-джан рвался организовать его поиски в Швейцарии или на Чукотке, но кому охота ехать так далеко? Я предложил помолиться за то, чтобы в пути его съели тигры или блохи… Воистину, я уже сплю, почтеннейший! Завтра рано вставать.

— Почему?

— Потому что завтра мне пора…

В первый раз Лев уходил с Востока ночью и во второй раз тоже. Неудивительно, что и в его третьем возвращении на небе уже сияли ранние звёзды. Робкие, чистые, несмелые, похожие на маленьких первоклассниц, спешащих с осенними астрами в школу. Недаром на некоторых языках «астра» значит «звезда». Быть может, поэтому и эта трилогия родилась в Астрахани — городе звёзд?

Не знаю. Наверное, в целом мире наберётся не так много людей, умеющих разговаривать со звёздами, и мой друг явно был не из их числа. В тот памятный день для него вообще существовали лишь одни звёзды на свете — прекрасные глаза его Джамили, луноликой вдовы вампиров…

— Друзья мои, — чуть пьяно пританцовывал бывший башмачник, а ныне купец Ахмед, поднимая очередной тост в своей торговой палатке, на время превращенной в пиршественный шатёр. — Как я вас всех люблю! Особенно мою единственную и неповторимую супругу! Но надо выпить не за неё… А вот за эту маленькую, храбрую, красивую и самую замечательную девочку на свете — за тебя, Амука! Можно ей тоже немного вина?

— Ахмед, не спаивай ребёнка. — Могучая Ирида нежно прижала к себе героическую дочь, пока прочие чинно выпили за здоровье малютки.

— А теперь за Рабиновича! Воистину он падишах среди ослов и ему нет равных!

На этот раз честно приглашённый в общий круг серый ослик благодарно поклонился и даже пару раз лизнул предложенное в миске вино.

— Но особенный тост за благочестивую госпожу Джамилю из Багдада, которая своей красотой и верностью сумела пленить сердце самого Багдадского вора!

— Лёва-джан, — минутой позже тихо попросил Ходжа, — больше не наливай этому болтуну, остановимся, пока не поздно.

— Но мне-то можно налить? — неожиданно раздался басовитый голос за их спинами.

В палатке уверенно материализовался благородный джинн, сияющий, как медный казан или даже ярче.

— Бабудай-Ага! — радостно приветствовали все, сдвигаясь потеснее, чтобы джинн тоже сел, присоединяясь к общему застолью.

— Я не с пустыми руками. — По мановению бровей на расстеленной скатерти появился ящик лучшего российского пива.

— Ты читаешь мои мысли, — восторженно всхлипнул бывший москвич, откупоривая первую бутылку. — Ну, вздрогнем?

— А также не расскажешь ли нам, уважаемый, как оно тебе на свободе с чистой совестью? — вежливо дополнил Ходжа.

— Вам, людям, никогда не понять, что такое воля для нас, джиннов, — после первого долгого глотка кивнул Бабудай-Ага. — Я служил многим. Обычно по исполнении трёх желаний мне было даровано право ждать нового хозяина и господина. Ещё три желания. Потом ещё и ещё. Люди менялись, их лица давно слились для меня в одну жестокую маску…

— А дедушка Хайям?

— Он был добр, — ровно подтвердил джинн. — Но и он имел свои цели. Я никого не осуждаю. Есть люди, есть джинны, одни служат другим, в этом проявляется воля Аллаха. Но до твоей женщины, почтенный Багдадский вор, ещё никто не даровал мне свободы…

— Она прелесть, — царственно согласился Оболенский. — И по своей воле я не уйду из её плена никогда.

Нежная Джамиля лишь теснее прижалась к широкому плечу рослого россиянина, и её взгляд блуждал в неведомых далях. Она нашла своего храброго льва, а остальное было лишь прилагательным…

— Я бы хотел хоть чем-то отблагодарить её и всех вас. Чем-нибудь посерьёзнее пива.

— У меня есть желание! — сразу поднял руку довольный Ахмед, но, встретив укоризненный взгляд жены, осёкся. — То есть у нас есть желание, одно на двоих…

— Оно не в моей власти, — хмыкнул мудрый джинн. — Ибо его уже исполнил Всевышний, через восемь месяцев у вас будет мальчик.

— Тогда, пожалуй, я тоже воздержусь от желания, — подумав, решил Ходжа. — Пусть оно исполнится не сейчас, но в момент, угодный небесам…

— А я… мне… — начал было Оболенский, но опустил глаза, и Бабудай-Ага понимающе хлопнул его по плечу.

— Я помню. В тот же день и тот же час.