Суворов и Кутузов - Леонтий Раковский

Резвой соскочил с коляски и пересел к Кудашеву и Кайсарову. Ничипор тоже хотел последовать примеру Павла Андреевича, но его задержали гжатцы:

– Сиди, сиди!

– В тебе весу-то не больше, чем в мешке овса!

– Будь за кучера!

Ничипор, ухмыляясь, остался сидеть на козлах.

Молодежь мигом распрягла тройку, ухватилась за оглобли, за коляску.

«Не развалилась бы она от их усердия, ишь как уперся в крыло!» – думал Михаил Илларионович, глядя, с каким рвением народ потащил коляску в город.

Кутузов с триумфом въехал в Гжатск. К коляске отовсюду бежал народ. Главнокомандующего подвезли к двухэтажному дому купца Церевитинова. Церевитинов, седой, кряжистый старик, встретил Кутузова у крыльца с поклоном, с хлебом-солью:

– Добро пожаловать, ваше сиятельство!

Михаила Илларионовича, словно архиерея, подхватили под руки и повели по устланной коврами лестнице наверх. Хотели сейчас же усадить за стол – откушать, но главнокомандующий отказался: дело прежде всего!

У дома его ждала толпа курьеров, прискакавших к нему с разных концов России, а в двадцати верстах от Гжатска – вся русская армия.

Кутузов слушал, как Кудашев и Кайсаров читали ему донесения, и тут же диктовал ответы.

По высокой лестнице, звеня шпорами, бегали ординарцы, курьеры, вестовые.

Главнокомандующий два часа занимался письмами, потом поехал в Царево-Займище.

Народ не расходился, стоял у дома, запрудив улицу. Сколько надежды светилось в глазах этих людей, которые встречали Кутузова!

«Ведь через день-другой им придется бросать все нажитое – дома, имущество», – с болью думал Михаил Илларионович, приветливо махая гжатцам из коляски своей бескозыркой.

Приезд Кутузова вызвал в армии всеобщее ликование. Какой-то остряк удачно обмолвился:

Это четверостишие вмиг пронеслось по всему лагерю и стало повторяться на каждом шагу.

– Теперь держись, франц-Полиён!

– Михаила Ларивоныч не будет с вами прохлаждаться, а раз-два – и пожалуйте бриться!

– Да, да, милости просим, дорогие гости, на честной пир!

– Он заставил турок на Дунае конину жрать!

– Он по-суворовски: канители тянуть не любит!

Во многих полках солдаты и офицеры знали Кутузова по старой совместной службе, по прежним походам и победам. Старослуживые рассказывали молодым, как турецкая пуля пролетела через оба виска насквозь и один глаз у Михаилы Ларивоновича чуть усидел на месте, а второй вылетел, как воробей из гнезда.

– А как же, дяденька, он теперь одним-то глазом видит?

– Видит лучше, чем ты двумя. Он все, брат, видит! Что у тебя подвертки сносивши и что хлебушка ешь не досыта – все!

Тысячеустая молва подхватила и разнесла по лагерю первые слова, сказанные Кутузовым в Царево-Займище. Светлейший проходил с Барклаем по фронту выстроенного для встречи главнокомандующего почетного караула первой роты лейб-гвардии Преображенского полка. Глядя на рослых, ражих преображенцев, Кутузов как бы про себя сказал:

– С такими молодцами – и отступать!

В этой фразе могло быть все: и укор, и сожаление, и удивление.

Армия, два месяца отступавшая перед врагом, уже сама начала сомневаться в своих силах и возможностях. И одна эта фраза победоносного полководца, своего, родного, русского человека, вернула армии веру в себя:

– Право слово, что мы – не русские? Что мы – трусы?

– Что уж, так-таки мы ничегошеньки не стоим?

Затем вся армия говорила об орле, который парил над Кутузовым, когда он объезжал полки.

Оказалось, что орла видело больше народа, чем можно было предполагать. Спорили лишь о том, где это произошло: одни говорили, что когда главнокомандующий подъехал к шестому пехотному корпусу генерала Дохтурова, а другие божились, что у второго пехотного корпуса толстяка генерала Багговута. Солдаты подмечали все, по-своему расценивали каждый шаг Михаила Илларионовича.

Все генералы – Барклай, Багратион, Беннигсен, Ермолов, вся свита были в парадной форме, при орденах, а на Михайле Ларивоновиче – сюртук без эполет, да еще нагайка через плечо, как у казака. У всех у них были форсистые черные шляпы с петушиными – то черными, то белыми хвостами, а на голове у Кутузова – какая-то простецкая бескозырка с красным околышем. И ехал он не на каком-нибудь кровном жеребце, а на гнедой, невзрачной, спокойной кобыленке, не как новый главнокомандующий, «новая метла», а как свой, давнишний родной человек. Будто он всегда был со всеми ими от самой границы, будто шагал он в зной и непогоду по белорусским пескам, с болью в сердце отдавал врагу свою землицу и вместе со всеми клял этих сановных немцев-изменников, что наплодил в армии белобрысый царь.

Услыхав где-то в соседнем корпусе громкое, задорное «ура», солдаты без команды схватывались – чистились, осматривали обмундирование и амуницию, хотели предстать перед Михаилом Илларионовичем в лучшем виде.

– Дай-ка, братец, иголочки с ниточкой.

– Зачем?

– В мундере фалада по шву расползлась, подлая.

– А у меня в тесачном ремне пряжка расхлябавши. Хорошо еще – увидел.

– Ах ты подлая, не лезет! – сокрушался старик, вдевая нитку в иглу.

– Ты бы, дяденька, табачку понюхал: говорят, хорошо глаза прочищат!

– Ладно, молод еще учить. «Глаза прочищат!» Тебе бы вот спину шпицрутеном прочистить. Узнал бы.

Но солдаты так и не успевали навести в своем хозяйстве порядок: главнокомандующий уже въезжал в расположение их полка. И ничто не ускользало от его заботливого взгляда.

– Не тянитесь, ребятушки, не надо! Я приехал только посмотреть, здоровы ли дети мои. В походе солдату не о щегольстве думать. Отдыхайте, пока отдыхается! – по-отечески говорит Кутузов.

Солдаты были в восторге от нового главнокомандующего:

– Вот приехал наш батюшка. Он все солдатские нужды знает!

– Это не Барклаев. Тот ни словечка тебе не скажет, смотрит как протопоп!

– А потому, что и говорить по-русски Барклаев не горазд.

– Верно. И энтот жилистый, деревянный Бениксон не может. Я слыхал в осьмом годе в Пруссии, как он командовал: «Полк впруд!»

– А это что ж значит такое – «впруд»?

– Вперед. Он заместо «вперед» говорит – «впруд». Немец ведь!

– Речист генерал.

– Охо-хо! – хохотали солдаты.

Кутузов проехал по лагерю, осмотрел и одобрил позицию, выбранную для генерального сражения, принял рапорты начальников отдельных частей.