Белое дело в России. 1920–1922 гг. - Василий Цветков

Что касается политических предпочтений, то, по мнению Потапова, в большинстве российского населения совершенно утратил популярность лозунг «Учредительного Собрания», вместе с тем чрезвычайно усилились монархические настроения. Существенно выросла популярность «монархистов-конституционалистов», сторонников введения единоличной власти, опирающейся на представительные органы. Потапов подчеркивал недопустимость «погромных» лозунгов, опасность «антисемитизма», распространенного, по его мнению, в среде врангелевской армии и части эмиграции. Им поддерживалась также идея сотрудничества с якобы «консервативной» Германией, в противовес тем, кто «не сочувствует идее восстановления монархии» в России[789].

Докладная записка генерала Потапова была датирована 3 марта 1921 г., и в эти же дни русская эмиграция получила сведения о начавшемся антибольшевистском восстании в Кронштадте. Известие о восстании стало в значительной степени неожиданным. Кронштадтское восстание, связанное с забастовками рабочих на ряде заводов Петрограда (в частности, с т. н. волынками на Путиловском и Балтийском судостроительном заводах), доказывало тезис о фактически самостоятельной деятельности антибольшевистской оппозиции в РСФСР, для которой наличие эмигрантских структур Белого движения отнюдь не означало необходимости обязательного сотрудничества с ними.

Программные заявления, принятые восставшими (1 марта на собрании команд 1-й и 2-й бригад линейных кораблей), подтверждали, что кронштадтцы выражали позиции прежде всего антибольшевистского движения, и лишь отчасти Белого дела: «Немедленно отстранить коммунистическую партию от правления государственного руля России; Всеобщее народное тайное избирательное право в Советы; упразднить особые отделы, чрезвычайные комиссии, особые тройки… заводы и фабрики передать их владельцам; на заводах и фабриках учредить рабочий государственный контроль…; свобода торговли…; из фонда государственной земли дать безземельным и малоземельным крестьянам земли, постольку поскольку они могут обрабатывать их без эксплуатации чужих сил…». По точной оценке эсера М. В. Вишняка, «несмотря на то, что первоначально…, на митинге в помещении морского училища или в воззвании Петроградского Революционного Комитета от 25 февраля – выдвигалось требование созыва Учредительного Собрания, кронштадтские «пункты» весьма далеки от этого требования. Они всецело проникнуты «рабоче-крестьянской» точкой зрения… Это – протест против тирании и злоупотребления властью большевиками, сделавшими из Советов своекорыстную частную антрепризу, обслуживающую их партийные нужды. Это протест против правителей, а не против «существующего строя». Отрицается порядок, установленный господством большевиков в Советах, но не самый советский режим… в полном убеждении в принципиальном превосходстве Советов над Учредительным Собранием, стали кронштадтцы на защиту трудовластия взамен народовластия». В кронштадтских «Известиях» отмечалось, что «рабочие и крестьяне неудержимо идут вперед, оставляя за собой и Учредил-ку с ее буржуазным строем и диктатуру партии коммунистов с ее чрезвычайкой и государственным капитализмом»[790].

Состав руководящих органов восставшего Кронштадта также не давал возможности утверждать о некоем «белогвардейском заговоре». Временный революционный комитет состоял из членов партий левых эсеров, РСДРП (меньшевиков) и энесов и возглавлялся левым эсером С. М. Петриченко. И только Полевой штаб восставших во главе с «командиром крепости» (бывшим начальником артиллерии Кронштадта, военспецом РККА) генерал-майором А. Н. Козловским и несколькими морскими офицерами мог показаться действительно «белогвардейским». По весьма критичной оценке бывшего члена Правительства Юга России Н. В. Савича (дневниковые записи от 12 и 21 марта 1921 г.) восстание «рабоче-матросской среды» хотя и «расшатывало твердыню большевизма», но отражало «резко антисоциалистическую, антисемитскую и реакционную психологию обезумевшей толпы». Бунт «матросской вольницы» «не показывает их просветление, скорее, там видны признаки самой буйной Разинщины, смешанной с Керенщиной чистой воды. Керенщина развратила активные силы низов хуже большевизма, и борьба за Учредилку в этих слоях имеет в виду борьбу за Керенщину»[791].

Несмотря на очевидное отсутствие в идеологии восставших стремления следовать программным установкам Белого дела, эмигрантские группировки незамедлительно приступили к работе по созданию вокруг Кронштадтского восстания нового центра по «борьбе с большевизмом». Тактически это выразилось в попытке продовольственных поставок «сражающейся крепости», оказавшейся в тяжелом положении из-за ее блокады. Инициатива здесь принадлежала эсерам. Свою реакцию на события в Кронштадте выразила Исполнительная Комиссия членов Учредительного Собрания (председатель Н. Д. Авксентьев), приветствовавшая «близкие ей лозунги начавшегося народного движения»: «Не иностранному вмешательству, не блокаде неповинного русского населения и не силам, враждебным заветам Мартовской революции, обязана будет Россия своим освобождением. Сами народные массы, испытавшие весь ужас большевистского режима и жаждущие водворения свободы и демократического строя, пролагают ныне путь к освобождению России», – говорилось в обращении Комиссии. Бывший член Уфимской Директории, член ЦК эсеровской партии В. М. Зензинов обратился к своему товарищу по партии Е. Ф. Роговскому с просьбой добиться выкупа муки (около 50 тыс. пудов) у торгового отдела чешского Легионбанка и его незамедлительной отправки в Ревель и далее в Кронштадт.

Проблема заключалась в своевременном получении средств (около 1 млн франков) для совершения сделки. «Если бы мы могли сейчас действительно продвинуть продовольствие в Кронштадт, – писал Зензинов, – мы сумели бы разблаговестить об этом по всему миру. А когда Советская Россия узнает, что освободившийся от большевиков Кронштадт немедленно получил из Европы продовольствие – эта весть будет искрой в бочку пороха»[792]. Однако российские диппредставительства в Европе и САСШ (а именно они оставались наиболее крупными распорядителями средств в Зарубежье) не смогли выделить необходимой суммы. Небольшие денежные переводы (около 250 тыс. франков) были сделаны от имени «русских торгово-промышленных и общественных кругов Парижа» (от Протосоюза под руководством Н. Х. Денисова и Земско-городского объединения во главе с князем Г. Е. Львовым). Через А. И. Гучкова стремился наладить снабжение крепости Красный Крест. Однако в отличие от эсеров и «учредиловцев», «торгово-промышленники» полагали несвоевременным «входить в оценку политической стороны происходящих в России событий и считались только с самим фактом (восстания. – В.Ц.), находя нужным во что бы то ни стало поддержать тех, кто содействовал падению большевиков»[793].