Бегущая могила (ЛП) - Джоан Роулинг

Робин рассчитывала, что Мидж предупредит ее о том, что Бекка возвращается в храм, и она сможет найти менее заметное место для наблюдения, но чем дольше Робин ждала, тем сильнее разряжалась батарейка в ее телефоне.

Она боялась, что если Бекка заметит ее, она испугается и сбежит. Лучше, подумала она, подождать Бекку в храме. В конце концов, это было безопасное место Бекки и ее конечный пункт назначения; там ей будет гораздо труднее отказаться от разговора, чем на улице. Постояв еще несколько минут в нерешительности, Робин написала Мидж сообщение о своем намерении и направилась в Руперт-Корт.

Никто из прохожих не обращал на нее ни малейшего внимания, пока она доставала из кармана отмычки. В конце концов, это Лондон: каждый занимается своим делом, если только оно не становится настолько шумным, бурным или иным, что прохожие считают своим долгом вмешаться. Робин понадобилось пять попыток, чтобы найти отмычку, которой можно было бы отпереть двери храма, но наконец ей это удалось. Проскользнув внутрь, она тихо закрыла за собой двери и снова заперла их.

Бекка оставила освещение храма на самом низком уровне, несомненно, для того, чтобы ей было легче ориентироваться, когда она вернется. В храме было пустынно. Гигантский экран кинотеатра, обращенный к Робин, был черным, что придавало ему какой-то отталкивающий вид. Диснеевские фигурки, держащиеся за руки, которые бегали по стенам, слились с тенями, но фигуры на потолке были смутно различимы: Раненый Пророк в оранжевом, с кровью на лбу; Пророк-целитель в синем одеянии, с бородой и посохом, обвитым змеей; Золотой Пророк в желтом, разбрасывающая драгоценности; Похищенный Пророк в алом, с петлей на шее; и, наконец, Утонувший Пророк, весь в свадебном белом, со стилизованными волнами, вздымающимися позади нее.

Робин прошла по алому проходу и встала перед изображением Дайю со злобными черными глазами. В этот момент Робин услышала то, что никак не ожидала и от чего волосы на ее затылке встали дыбом: где-то внутри храма раздался крик ребенка.

Она быстро повернулась, пытаясь найти источник звука, и направилась к сцене. Справа от нее находилась дверь, так хорошо замаскированная в золотой стене храма, что Робин не заметила ее во время службы, отвлекшись, несомненно, на изображение богов и благотворительной деятельности церкви, демонстрируемые на экране. Робин нащупала ручку двери и потянула.

Дверь открылась. За ней находилась лестница, ведущая наверх, в спальные комнаты, как поняла Робин. Плач ребенка становился все громче. Робин начала подниматься.

Глава 129

Судьба огня зависит от дерева; пока есть дерево внизу, огонь горит вверху.

И-Цзин или Книга Перемен

— Итак, — сказал Страйк, делая паузу в своих записях, чтобы перечитать то, что только что рассказала ему Эбигейл, — за те две или три недели, которые ты провела в Бирмингемском центре, ты точно не помнишь ни одного одиннадцатилетнего ребенка, переведенного с фермы Чепмен?

— Нет, — сказала Эбигейл.

— Это совпадает с моей информацией, — сказал Страйк, — потому что мой оперативник в Бирмингеме навел справки о Бекке Пирбрайт. Они знают, кто она такая, потому что она теперь большая шишка в церкви, но они сказали, что она никогда не жила там в детстве.

— Какая разница, жила ли она вообще в Бирмингеме? — недоуменно спросила Эбигейл.

— Потому что именно туда, по мнению брата и сестры, она отправилась после исчезновения Дайю. Бекка вернулась на ферму три года спустя, и она изменилась.

— Ну, она должна была быть бы, после этих лет, — сказала Эбигейл, все еще выглядя озадаченной.

— Но ты не можешь вспомнить детей-Пирбрайтов?

— Нет, они, наверное, были намного моложе меня.

— Бекка была на пять лет моложе.

— Тогда бы мы разминулись в общежитии.

— Темноволосая, — подсказал ей Страйк. — Достаточно привлекательная. Блестящие волосы.

Эбигейл пожала плечами и покачала головой.

— Их мать звали Луиза.

— Ох — сказал Эбигейл медленно. — Да… Я помню Луизу. Очень симпатичная женщина. Мазу влюбилась в нее, как только она приехала на ферму.

— Правда?

— О да. Все это было по любви, не по собственничеству, но Мазу, блядь, трахала всех женщин, с которыми трахался мой отец.

— Называл ли он их в те дни духовными женами?

— Не при мне, — сказал Эбигейл беспокойно. — Слушай, ты можешь перейти к делу? Я должна встретиться с Дэррилом, а он сейчас на меня злится, потому что считает, что я не уделяю ему достаточно внимания.

— Ты не похожа на того, кого беспокоят подобные жалобы.

— Он очень хорош в постели, если хочешь знать, — холодно сказала Эбигейл. — Значит, это все, что касается Бекки и Бирмингема?

— Не совсем. Я бы попросил Шери уточнить следующие пару моментов, но, к сожалению, не могу, потому что она повесилась через несколько часов после того, как я ее опросил.

— Она… что?

Эбигейл перестала жевать.

— Повесилась, — повторил Страйк. — По правде говоря, это было некоторой особенностью этого дела. После того как я пошел допрашивать Джордана Рини, он тоже пытался покончить с собой. Я показал им обоим…

Он сунул руку в карман пальто, извлек мобильный телефон и вывел на экран фотографии полароидов.

— Это. Ты можешь листать вправо, чтобы увидеть их все. Их шесть.

Эбигейл взяла телефон и просмотрела фотографии, выражение ее лица было пустым.

— Это такие свиные маски, которые тебя заставляли носить в наказание по приказу Мазу?

— Да, — тихо сказал Эбигейл. — Это они.

— Тебя когда-нибудь заставляли делать что-то подобное?

— Господи, нет.

Она вернула телефон на стол, но Страйк сказал:

— Сможешь ли ты опознать людей на фотографиях?

Эбигейл снова притянула к себе телефон и еще раз, хотя и с явной неохотой, осмотрела их.

— Высокий похож на Джо, — сказала она, некоторое время разглядывая фотографию, на которой Пол Дрейпер подвергался содомии.

— У него была татуировка?

— Не знаю. Я никогда не была с ним в комнатах уединения.

Она посмотрела на Страйка.

— Полагаю, твоя напарница узнала о Комнатах Уединения, не так ли?

— Да, — сказал Страйк. — Как ты думаешь, это произошло в одной из них?

— Нет, — сказала Эбигейл, снова опуская взгляд на телефон. — Место выглядит слишком большим. Больше похоже на сарай. В комнатах для уединения никто не фотографировался, не собирался в группы, ничего подобного.