Дом с видом на Корфу - Елена Константиновна Зелинская

сестер. Они частенько приезжают в Иерусалим по своим по-слушаниям.

 Молодая монахиня, уловив свое имя, остановилась и весело заулыбалась нам навстречу. Впрочем, я не знаю возраста матери Параскевы, у монахов всегда молодые лица.

– А я знала, что вы придете на крестный ход! – сказала монахиня. Она отсоединила от толстой связки две пальмовые ветви и протянула нам: – Я правильно догадалась, что вам они понадобятся? Мы радостно приняли подарок, тронутые тем, что и здесь, вдали, так сказать, от родины, мы все равно находимся под покровительством родного монастыря.

– А вы к камню уже подходили? Вообще про него не знали? Идите скорее, вы еще успеете. – Мать Параскева показала рукой в сторону небольшой часовенки. – По преданию, на этот камень Господь ступил, чтобы сесть на ослика, на котором Он и вошел в Иерусалим.

– А интересно, – спросила Аня, – что случилось потом с осликом?

– Про ослика нигде не сказано, – развела руками монахиня, словно расстроилась, что жизненный путь такого знаменитого животного покрыт тайной.

– Известно только одно, – повеселев, вспомнила она. – Когда ученики накрыли спину ослика своими одеждами, то он загордился и решил, что это не ради Господа стараются они, а для того, чтобы его, ослика, украсить.

– В таком случае, – заметила я, – можно пред-положить, что судьба его, как у всякого гордеца, была незавидна.

 Мать Параскева вздохнула, печалуясь, видно, и о зазнавшемся ослике, и о гордецах.

 По толпе пробежала волна оживления.

– Пора, – сказала мать Параскева. И правда, двери храма отворились, и на пороге появился Патриарх Иерусалимский.

 Стараясь не терять друг друга из виду, мы с дочкой двинулись вслед за всеми по дороге, ведущей в Иерусалим. «Сегодня мы кричим: “Осанна!” – думала я, – а завтра? Кто из нас завтра опять предаст Его: словом, делом или дурным помыслом?»

 Сначала мы держались в первых рядах, а один раз даже каким-то загадочным образом забежали вперед, так что несколько минут наблюдали, как шли впереди густой колонны иерусалимский патриарх с владыкой Георгием, окруженные греческими священниками, которые, с пением и славословием, несли икону Спасителя. Потом мы, естественно, отстали. мимо мелькали наши друзья, разрозненно и парами, в какой-то момент появился Сергей, качнул нам одобрительно пальмовой ветвью и исчез впереди.

 И тут нам по-настоящему повезло! Мы оказались рядом с нижегородскими батюшками как раз в тот момент, когда их греческие собратья взяли паузу.

 Самый старший из них поднял высоко руку, и над примолкшей колонной, над кривыми улицами, над балконами, с которых, перегнувшись через перила, глазели на нас местные жители, разлился раскатистый волжский бас отца Андрея.

– Благословен грядый во имя Господне! – пели священники, а за ними как-то сразу сплотилась и запела вся их нижегородская команда. Чем-то они все были схожи между собой: крупные, широкоплечие, густобородые, с веселыми глазами. Коренные русаки.

 «Не случайно, – думала я, глядя на их прекрасные лица, – что спасение Святой Руси в Смутное время пришло оттуда, с Волги. Именно так нижегородцы шли за князем Пожарским, воины, купцы, жены, чьи имена, как обычно, забыли внести в историю, – жены, которые сняли с белых рученек перстни, чтобы снарядить своих витязей в поход. Спасут ли и на этот раз?»

 Смеркалось. Тьма обволокла раскинувшийся перед нами город. Скрылись белые дома, витые силуэты олив и лабиринт улочек. Великая стена, составленная строителями Сулеймана из камней, которые скопились в предместьях царского города со всех его эпох, ограждала собой кусок темноты. Зажглись уличные фонари. Но не повсюду, а только на короткой дороге между Гефсиманью и городскими воротами. В арке ворот тоже загорелся свет. И только он один и был виден с горы, по которой спускались мы с пеньем и пальмовыми листьями. Только они, врата, сверкали перед темным, покрытым вечерним сумраком Иерусалимом, перед золотым небесным Градом.

 И он ждал нас.

 И ЛЕВ, И ВЗДЫБЛЕННЫЙ ЕДИНОРОГ

 Имена, сюжеты и ассоциации копошились в памяти и выпирали, как иголки в голове у Страшилы. Теперь им следовало воссоединиться со своим визуальным отражением. Словно бы я до сих пор знала только письменный английский и впервые должна была услышать звук живой речи и соединить оба внутри себя.

 Я путешествовала по Англии, обходя последовательно средневековое королевство, римские отметины, след в след ступала за героями Диккенса. Устав, ночевала в случайных гостиницах под стук бильярда; замерзнув, грелась у очага в доме родителей Гая Фокса; проголодавшись, покупала на фунт кулечек чищеных ракушек на пирсе Брайтона. Пинта эля и йоркширский пудинг в таверне «Красный лев» – балки держат низкий потолок, и протертые скамьи твердо стоят на ногах.

 Невиданная прежде роскошь живой истории. Прочность непрерванной жизни. Пространство, полное, как картина, на которой можно рассматривать каждую деталь, а можно отойти и окинуть взглядом целиком: башня на голубом небе, темные волны Темзы, и лев, и вздыбленный единорог.

 Глава 1

 Гостиница

 Водитель изучил адрес, который высветился на экране телефона, и кивнул: но проблем. Судя по всему, это было любимое выражение из его небогатого английского лексикона. Довез, однако, быстро и безошибочно. Шустрый араб перехватил у него мой чемодан и занес в холл гостиницы, чистой, как прачечная. Сходство с прачечной увеличивали белые кафельные полы и китайцы, которые пытливо выясняли у портье маршрут. Процесс давался им непросто: луноликая мексиканка почти лежала грудью на стойке, чтобы дотянуться до карты, которую крепко, не выпуская из рук, держали китайцы, и переспрашивала по три раза каждое их слово.

 На диванчике, нахохлившись, замерли два индейца. Их орлиные профили глядели строго в одну сторону. Во главе стойки возвышался красавец ситх в черной чалме. Шевельнув роскошными бровями, он кивнул, слегка опустил подбородок и что-то произнес. Я не поняла, но присела за столик, ожидая, пока он расселит немолодую пару с тугими, как леска, седыми волосами.

 Я огляделась. В холле было довольно оживленно: интеллигентный кореец в тяжелых очках рыскал в Интернете, носильщики с томными арабскими глазами сноровисто двигали чемоданы на колесиках, тоненькая вьетнамка робко мыла пол.

 «Мистер Твистер умер бы на месте», – подумала я.

 Открылась дверь, и ввалилась группа курчавых, как Пушкин, подростков. Я поднялась и, двигаясь на опережение, быстро подошла к гордому, как утес, ситху.

– Мэм, – разборчиво произнес он и вручил ключ.

– Вай-фай, – лаконично спросила я.

– Но пароль. – Он скрестил руки в отрицатель-ном жесте.

 Тот же шустрый парнишка занес мой чемода в номер, вверх по лестнице, которая жала в плечах, я воткнула все, что надо заряжать, в розетки и заснула.

 Утром, найдя ресторан по запаху пережаренного бекона, я спустилась в цокольный этаж. Официантки разливали кофе