Временные трудности - Панфилов

прямо на поверхности воды, и держал Ханя за ногу, наглядно демонстрируя разницу между ними: словно между горой и муравьем, прямо как говорил в кристаллах главный злодей. Ханю захотелось заплакать от бессилия — в такие моменты задача одолеть учителя казалась неосуществимой.

— Ты должен помнить, что никогда и нигде нельзя терять бдительности, даже у себя дома. Особенно у себя дома!

— Да, учитель, — булькнул Хань, вновь уходя под воду.

Он попытался встать на поверхность воды, но у него ничего не получилось — он снова ушёл на глубину. Но даже ледяная вода не могла заглушить огонь обиды и отчаяния от ужасных слов Мэй.

☯☯☯

— Эти трудности, конечно, временны, — провозгласил учитель, отставляя шест в сторону, — но таким как я тебе точно не стать.

Хань неоднократно читал о сердечных и внутренних демонах, многие герои в кристаллах тоже подвергались их влиянию. И раньше они казались какой-то не заслуживающей внимания ерундой, а герои в такие моменты — слабаками и неженками, неспособными в решающий момент взять себя в руки, сосредоточиться на бое, а не на переживаниях.

Но теперь, после жгучих слов Мэй, он в полной мере ощутил всё коварство и подлость влияния этих демонов. Несмотря на то, что он и раньше испытывал отчаяние и растерянность, теперь эти чувства навалились неподъёмным грузом. Он не мог сконцентрироваться, движения давались тяжелее, это приводило к ошибкам и промахам. А присутствие Мэй Линь делало всё гораздо хуже.

Копьё в руках Ханя дрожало, он уже не мог отражать удары шеста учителя, лишь отчаянно прикрывался ци, чтобы как-то смягчить избиения. Вскоре копьё вылетело из рук и покатилось по каменным плитам плаца.

— Головастик проплыл долгий путь и уже готов стать мальком, ученик, — сообщил мерзавец, несмотря на серьёзный и даже сочувствующий тон, его слова казались насмешкой, — надо лишь приложить усилия.

— Я… фа, уфифел, — произнес Хань. Прикушенный язык распух и заплетался, слова выходили неразборчиво, но ему было всё равно.

Он чувствовал себя словно в самом начале занятий, словно не было этой вечности пыток, именуемых тренировками — все мучения ощущались ярко, как впервые. Физическая боль почти заглушила душевную, Хань лишь с третьей попытки кое-как поднял копье и пошел ставить его в стойку к остальному оружию.

— Молодой господин, разрешите вам помочь.

Хань поднял глаза и увидел, что привлекательная служанка стоит перед ним в низком поклоне, протягивая полотенце.

— Вас нужно омыть и размять кровь, — добавила вторая служанка, тоже низко кланяясь.

Они смотрели на окровавленного и избитого Ханя не с жалостью, не с подобострастием или страхом. Нет, во взглядах их было что-то жадное, зовущее. Он не был наивным юнцом и прекрасно понимал, что означают эти взгляды, но боль в груди и спине начисто отсекали любое возбуждение. И это выглядело, словно ещё одна насмешка мерзавца-учителя. Этот много себе возомнивший подонок, стоило слугам угомониться с этими издевательскими поздравлениями, казалось, придумал новый способ унизить и оскорбить Ханя.

Трудности? Временные? Скорее бесконечные избиения и страдания!

— Фе фафрефаю, — ответил он, вырывая полотенце.

Но служанка крепко вцепилась в другой конец, и вместе с полотенцем Хань притянул к себе и её. Та радостно бросилась к нему на грудь, и Хань замычал от боли — она попала по особо болезненной ссадине. Хань оттолкнул служанку, а когда заметил неодобрительный взгляд Мэй, гневно удалился. Он ждал в спину каких-то реплик о своём жалком поведении. Но услышал кое-что другое:

— Ученик!

— Фа, уфифел, — развернулся он со вздохом.

Если бы Хань действительно был бы героем из кристаллов, то от давления его ци на землю рухнули бы сами Небеса, а от огненного дыхания всё вокруг превратилось бы в пышущую жаром и потоками лавы пустыню.

— Ты овладел ци, умеешь усиливать тело, но до сих пор не вылечил какой-то язык? В стойку шэньлин!

Хань застонал от боли, но всё же встал на одной ноге, подогнув вторую в колене, вытянул руки вверх, представляя себя деревом, тянущимся к солнцу растопыренными пальцами-ветвями. Несмотря на то, что он чувствовал себя в такие моменты особо глупо, всё получилось. По телу прокатилась волна тепла, она прошла словно от Небес, через вскинутые руки, к самой Земле, через прочно укоренённую ногу. Хань направил это тепло в язык, пытаясь укрепить и исцелить.

К сожалению, душевный раздрай мешал сосредоточиться, так что излишек ци ударил в голову, и Хань рухнул на землю. Его взгляд застлала багровая пелена, окрасившая мир в цвета ярости и ненависти.

☯☯☯

Хань чувствовал, что слова учителя о великой триаде оказались полной правдой. Его душа, тело и разум сейчас были едины — в великой триаде усталости, лишающей не только желания что-то делать, но даже испытывать и боль, и саму усталость. Он не помнил куда он идёт и зачем, лишь медленно переставляя одна за другой ноги. В мгновения просветления возвращалась жалость к себе, тогда он ускорял шаг и, глотая слёзы, быстрее шёл к матушке, которую не видел так давно!

Только один человек в подлунном мире его всегда понимал. И, даже несмотря на глупую клятву отца, она всегда пыталась помочь. Поможет и сейчас — она обязательно поговорит с Мэй, разобьёт пелену колдовских чар, и тогда… и тогда… Хань не знал, что будет дальше, но был уверен, что тогда всё изменится к лучшему.

Как и положено почтительному сыну, Хань постучал в дверь. Вернее, планировал, постучать — колени задрожали и подкосились, сгусток ци вышел из-под контроля и выплеснулся горным потоком. Вежливый стук превратился в мощный удар, дверь с оглушительным грохотом распахнулась и сломалась, повиснув на одной петле.

— Хань? — воскликнула матушка изумлённо и немного испуганно.

Хань уставился во все глаза. Мама была не одна. С ней в одной комнате, наедине, без служанок и охраны, находился мерзавец-учитель. И, конечно же, снова нагло лапал матушку!

И вместо того, чтобы испугаться или устыдиться, когда его застали врасплох, учитель лишь слегка перевёл взгляд и недовольно покачал головой.

— Ученик, ученик, — в голосе учителя прозвучало разочарование. — Где твои манеры? Контроль ци? Бдительность?

Тот отчитывал Ханя, но при этом продолжал облапывать матушке спину и шею! Словно не сам занимался чем-то постыдным, а это он, Хань, совершил какой-то недостойный поступок.

— Из уважения к госпоже Лихуа я оставлю вас вдвоём, — в его обжигающем взгляде Хань почувствовал обещание новых наказаний и пыток. — Но завтра… Завтра будь готов, ученик!

Хань не стал дожидаться, пока учитель пройдёт мимо, он подскочил к маме, рухнул перед ней на колени и взял в руки её ладони.

— Матушка,