МОЯ. Не отдам! - Айрин Лакс

— Я не решала. Но ко мне обращаются, когда все понтовитые решалы обгадились и остались стоять в куче собственного дерьма, обкакавшись по уши. Так что за ситуация? Изложи…

Моника сомневается.

— Я тебя не знаю. Ты хорошо блефуешь. На понт можешь взять. Нет, — качает рассудительно. — Воздержусь.

— Ты слишком умная для девочки, попавшей в беду.

Выражаешься не как твои глупенькие сверстницы, добавляю мысленно.

— Нет-нет, я от беды убежала, — возражает с натянутой, но яркой улыбкой.

— Ты чокнутая. Я предлагаю тебе помощь.

— Сделаю вид, что поверила. Прейскурант?

— Для тебя — персональные условия.

— Я вся внимание.

— Мне нужна женщина. Ты хорошо готовишь, отлично трахаешься.

— Эммм… Это что? Такое предложение руки и сердца?

— Разве я сказал тебе: выходи за меня? Я четко сказал, для каких целей мне нужна женщина. Работа у меня разъездная, не успею наскучить, — бросаю взгляд через зеркало заднего вида.

Белка слушает внимательно.

— Но когда я возвращаюсь, ты мне ни в чем не отказываешь. Как бы все. Взамен я решу твои сложности.

Белка вытягивается на сиденье и хлопает меня по плечу.

— Это было мило, но нет.

— Я один раз предлагаю. Потом сама ко мне проситься будешь.

— Милый Данис, я всеми силами пытаюсь избежать контактов с тобой.

— Да. Я понял. Избегать. Особенно когда дыркой на член насаживалась. Очень старалась. Любимому рассказать не забыла, что другой член объездить успела? С кайфом.

— Умей пережить отказ достойно, Данис. Ты… прибалт, что ли?

— Норвежец.

— Правда? — сомневается.

— Ага. Прямиком из Осло. Что по нашему разговору?

— Ответ тот же: спасибо. Мне от тебя ничего не нужно.

— Как знаешь.

Вот и все. Разговор окончен.

Никто не получил желаемого.

Ничья.

Немного злюсь: когда в последний раз я сводил к нулевому счету победы? Девка эта рыжая.. только нервы треплет.

Зря затеял извиняться.

Ничего путного не выйдет.

И вообще, у меня отпуск, а не турне мазохиста по извращенному изнасилованию собственного терпения и проверки границ терпимости по отношению к женщинам.

Рыжая — существо забавное, конечно, и даже приятной была. Когда трахаешь.

В остальном, бесполезная. Бесячая. Капризная. Непредсказуемая.

***

— Приехали. Пошли.

Белка оглядывается и, заметив вывеску отеля, хмурится.

— Зачем мы приехали сюда? Если ты хотел снять номер, чтобы потрахаться, то я не давала согласие.

— Забудь. Номер сниму для тебя одной. Через пару часов привезу весь твой шмот, деньги и к вечеру твоя тачка будет на стоянке.

Моника замирает, хлопает ресницами, переводит взгляд со здания отеля на меня и обратно.

— Что все это значит?

— Это значит, что я решил не быть гостеприимным хозяином и выставил мошенницу, возместив весь причиненный ей ущерб, — выбираюсь из машины.

Жду, что ответит. Может быть, возразит?

Но Моника — та еще дура упрямая! Вылетает, покрасневшая, и выпаливает с обидой.

— Давно пора! Но кое-что не восстановить. Ты мою девственность украл.

— Даже в этом захолустном городке есть клиника, где дырки зашивают. Оставлю тебе денег, зашьешься. Делов-то.

— Вот и зашьюсь! Зашьюсь! — сердито топает рядом.

— Зашивайся. Сходи на курс глубокого гипноза, чтобы блокировать нежелательные воспоминания. Они имеют свойство подстерегать и набрасываться.

— Вот еще. Никому в своей голове копаться не дам. И ты… не такой уж незабываемый…парень.

Парень?!

Охренела, малявка. Соска… Молоко на губах не обсохло!

Глава 28

Ника

Мне до последней минуты не верится, что будет именно так. Но Дан снимает номер для одного и кивком приглашает пройти за ним следом. Ступаю уверенно, но колени дрожат. Спина становится излишне прямой, словно деревянной, руки-ноги мешаются. Не знаю, куда себя деть.

Тону в случайных взглядах. В каждом из них мне чудится неодобрение, подозрение. Я не чувствую себя здесь в безопасности, начинаю нервничать. Слишком привыкла жить одна. Плюс слова Дана, что одну девушку проще заметить, чем когда она в компании с кем-то. Натянула парик на голову, а под ним жарко, голова чешется. Но не делаю ничего, чтобы не выдать это.

— Твой номер.

Дан придерживает меня рукой, входит первым, оглядывается, приглашает кивком.

— Сносно.

— Неплохо. Думаю, даже отлично, — вынуждаю себя сказать.

— Нравится?

— Очень.

— Тогда держи.

Дан протягивает ключи, я хватаю их и желаю ему мысленно свалить как можно быстрее. Пусть не смотрит на меня и оставит в покое как можно скорее. Грубиян! Бездушный…

Под ложечкой сосет: Дан испортил мои документы. Где-то придется брать новые, не уверена, что получится. Как быть? У меня еще один вариант припрятан. Но там качество еще хуже… Придется, видимо, искать новое место.

Или не придется, подбадриваю себя. Вадим сказал, что все изменилось. Может быть, меня уже никто не ищет. Может быть, Калмык коньки двинул, хотя это маловероятно. Калмык — тварь живучая, похлеще таракана. Говорят, его несколько раз убить пытались, но он до сих пор жив. Может быть, Калмык просто прибрал деньги папаши и успокоился. Не думаю, что ему нужна тощая нескладная девица, которая выше него на целую голову, даже без каблуков. Чем больше я думаю, тем сильнее тикает во мне беспокойство и тем ярче проступают картины прошлого.

***

Эпизод из прошлого

Сплю, дверь в мою комнату открывается.

Сон у меня чуткий, я быстро вскидываюсь на кровати. Меня мгновенно придавливают обратно.

Вижу, как в дверном проеме безвольного папашу поддерживают подмышки двое амбалов Калмыка. Кровь с его лица, разбитого в лепешку, стекает на светлый пиджак и белую рубашку.

Кряжистый, крепкий Калмык присаживается на мою кровать, пока двое других держат. Один за плечи, второй за ноги. Калмык садится на мою кровать и разглядывает меня с ухмылкой.

— Посмотрим, посмотрим…

Он сдавливает горло ладонью и лапает меня всюду, а мне и не пошевелиться.

Пальцы крепко переживают глотку, нечем дышать. Цыкает, что тощая, как жердь. Он трогает меня за волосы, пропускает пальцами, нюхает их. От него тянет выпивкой и крепким потом…

— Не красотка, но иногда сойдешь, — и начинает расстегивать ремень на брюках.

Ужас сковывает.

Слова Калмыка раскатываются в голове эхом, от которого начинается сильнейшая мигрень.

Браслет на моей руке начинает противно пищать.

— Это что?! — пялится Калмык.

Папаше хватает сил прошепелявить кое-как, что меня сейчас трогать нельзя.

— Сердце больное. Слабое. Всю жизнь берегу ее от стресса и жду,