Дочь пирата - Роберт Джирарди

— Теперь нам ничего не остается, как идти вперед. Ураган прет прямо на нас. Если повернем в Ангру, он все равно нас догонит. Давайте поставим «пузырь» и посмотрим, на что способна эта посудина.

Они сняли с октаэдра брезент, защищавший от непогоды, вручную убрали паруса и запустили двигатели. Потом вместе с Крикет спустились в трюм, достали восемь плексигласовых секций и привинтили к штурманской рубке.

«Компаунд интерест» стала водонепроницаемой, как подводная лодка. Система очистки воздуха включилась и успокаивающе загудела. Задраенные люки поделили яхту на три герметичных отсека, причем в каждом отсеке имелся запас питьевой воды, сублимированных продуктов и аварийный радиомаяк. Если, не приведи Господи, яхта разломится, отсеки смогут держаться на воде самостоятельно, посылая с помощью радиомаяков сигнал о бедствии в радиусе пятисот миль.

Штурманский восьмиугольник с задраенным нижним люком тоже превращался в автономное микросудно. Он был снабжен двигателем типа «подводное крыло» (фирма «Ньюленд марин», Санта-Барбара), работающим на сжатом газе и рассчитанным на три тысячи миль пути. В случае кораблекрушения рубка отделилась бы от тонущих обломков и достигла Африки — эдакий маленький пузырь, начиненный ультрасовременной техникой.

Лампы дневного света окрашивали помещение в зеленоватый ядовитый цвет. На неотделанной панелями перегородке висел итальянский календарь, к которому никто не удосужился прикоснуться с июля.

Каюта для инструктажа экипажа являла собой душный тесный чулан со столом, покрытым щербатым огнеупорным пластиком, и скамьей, обитой грубым зеленым сукном.

Уилсона отправили сюда, как только на яхту обрушился шторм. Дела никакого не поручали, велели просто сидеть и пережидать непогоду. Уилсон вынул из спортивной сумки «Историю упадка и разрушения Римской империи» Гиббона — обветшалое однотомное издание, приобретенное у букиниста в Бенде, пристегнулся ремнями к скамье и занялся чтением. Вскоре от мелкого шрифта у него устали глаза, но он не обратил на это внимания. Многие недели непрерывного физического труда пробудили в нем духовную жажду, столь характерную для него в прошлой жизни, вспоминаемой теперь как сон.

За толстыми полимерными ребрами трюма было слышно, как об яхту колотят огромные волны. Порой судно уходило под воду, а Уилсон парил среди императоров, убийств, акведуков, варваров, дорог, которые и в те времена все вели в Рим, жестоких проделок судьбы, центурионов, совершающих подвиги, куртизанок и рабов. На протяжении двадцати двух сотен страниц и четырнадцати часов шторма великий город пытался преодолеть хаос, который творила история. Наконец от Рима не осталось ничего, кроме руин и нематериального стержня — идеи порядка.

Уилсон закрыл книгу и обнаружил в каюте вьетнамца. Тот без всяких ремней прямо сидел на скамье, раскладывал пасьянс и курил сигареты без фильтра «Голуа блё», доставая из помятой пачки. Пепел Нгуен не стряхивал, а ждал, когда упадет сам по себе, достигнув критической величины в дюйм. При бортовой качке Нгуен наклонялся в сторону, подобно гироскопу на веревочке.

Что касается карт, уложенных в аккуратные ряды, они какой-то чудесной силой удерживались на месте.

— Ну и как вы себя чувствуете? — спросил Уилсон, когда вновь обрел способность сосредотачиваться на чем-то еще, кроме печатного слова. Он заметил у Нгуена мешки под глазами от бессонной ночи. — Все горшки и сковородки надраены? — Ничего умнее он не придумал, благо не имел практики общения с коком вне камбуза.

Нгуен лишь приподнял бровь.

— Как вы там, выигрываете? — предпринял Уилсон новую попытку завязать разговор и расплылся в самой дружелюбной улыбке.

— Нет говорить, — произнес Нгуен, не отрывая глаз от пасьянса.

— Почему «нет»?

Кок вздохнул, собрал карты, положил их на колоду и опять начал сдавать самому себе.

— Все вы придурки, — сказал он. — Большой придурок — наш капитан, придурок тот, который жрет, как свинья. Вы — придурок, который слишком много читать. После того как французы уходить из Индокитай, я видеть, как в страна прийти американские придурки, слетаться, как мухи на дерьмо. Придурки приходить и привозить вертолеты, и разбрасывать ядовитый порошок на деревья, и все погибать. Когда придурок приходить в твой дом и говорить: «Я хочу быть твой друг», самое лучшее — это бежать куда подальше.

— Что это означает?

— Это означает, что я не хотеть разговаривать, — отрезал Нгуен.

— А что мешает нам поговорить? — заартачился Уилсон. Его одолевало беспокойство, слегка кружилась голова, в горле першило от пыли истории. — Мы оказались на яхте в разгар шторма посреди океана, нам в принципе нечем заняться. Почему не поговорить?

Кок перевел взгляд на лампу дневного света. В глазах появились проблески мыслей — будто куры слетелись на насест.

— Слушать, придурок, — заговорил он. — Я не хотеть становиться твой друг. Никто не знать, что можно произойти на это судно, и я не хотеть тебя жалеть.

Уилсон попытался заставить Нгуена пояснить сказанное, но больше из вьетнамца не удалось вытянуть ни слова.

На следующий день шторм приутих. Уилсон вылез на палубу и пошел в штурманский кубрик. На открытом месте напор шторма приводил в трепет. Уилсону казалось, что на его глазах, кипя и пенясь, рождается какой-то иной мир, нечто невиданное со времен Творения, когда, согласно преданию, Бог поднял на морях свирепые волны, чтобы ударить по безжизненным камням земли.

Капитан Амундсен и Крикет сидели в «пузыре», склонившись над картами и инструментами, словно стрелки в фонаре «летающей крепости». Волны с силой бились о плексиглас, сокращая освещенность до сумерек.

— Доложите, с какой целью явились, мистер, — потребовал капитан, открыв Уилсону люк.

— Прошу разрешения оставаться наверху, сэр, — доложил Уилсон. — В трюме болтанка сводит с ума, сэр.

Капитан согласно кивнул и махнул рукой:

— Взгляните на это.

Уилсон подошел к светящемуся экрану радиолокатора. Шторм зеленой туго закрученной спиралью накрывал знакомые контуры Атлантического океана.

— Согласно показаниям навигационного спутника, ураган сбил нас с курса примерно на четыреста морских миль, — пояснил капитан. — Мы в двух с половиной градусах к востоку от двадцать второй параллели и в тридцати двух градусах к югу от Гринвича. Идем на юго-юго-восток в направлении мавританского побережья Африки, делая около семнадцати узлов в час.

— Сколько времени потребуется, чтобы вернуться туда, где нам следует быть?

Капитан искоса посмотрел в иллюминатор:

— Ничего определенного сказать нельзя. Несколько дней, неделю, две. Море весьма непредсказуемо. Может произойти все, что угодно. Я видел приливные волны, заливающие целые города, и черные небеса в полдень, вулканы, поднимающиеся из темной воды и выбрасывающие куски раскаленной земли кровавого цвета, и еще кое-что похуже.