64 - Хидео Ёкояма

«Дисморфофобия. Телесное дисморфическое расстройство».

Миками не мог смириться с мрачным диагнозом психотерапевта. Хотя он ужаснулся, просматривая видеозапись сеанса; он гнал от себя мысль о том, что у его дочери какое-то психическое расстройство. Почти все подростки бывают недовольны своей внешностью. Просто Аюми, наверное, это задело больше, чем других ее сверстников. Миками понимал, что его дочь трудно назвать хорошенькой в общепринятом смысле слова; она не похожа на куколку. Да, внешностью она пошла в него. Но он вовсе не считал дочь «уродкой»! Внешне Аюми не отличалась от массы других обычных девочек; таких встречаешь постоянно и повсюду.

Психотерапевт воспользовался той же точкой зрения, чтобы доказать, что у нее все же есть психическое расстройство. Он внушал родителям, что они должны принять свою дочь такой, какая она есть, и уважать ее как личность. Миками подобные советы казались банальностью, и он с трудом заставлял себя слушать. Кроме того, он злился. Его дочь раскрыла душу психотерапевту, чужаку, и призналась, что собственное лицо, так похожее на лицо ее отца, ей ненавистно. Миками стало не по себе; он был подавлен, и это чувство росло с каждым днем. Чем дальше, тем меньше ему хотелось обсуждать положение с Аюми.

После того как Аюми раскрылась на сеансе психотерапии, она призналась в своей ревности и враждебности к Минако. Может быть, она просто поняла, что на сеансах можно не сдерживать свои эмоции. «Убери от меня свое лицо!» – крикнула она матери, а потом и вовсе перестала разговаривать с ней. Если она иногда все же смотрела на Минако, в ее глазах полыхала ненависть.

Минако очень переживала; она замкнулась в себе. Тяжело было смотреть, как она робко стучит в дверь Аюми, держа в руках поднос с едой. У нее вошло в привычку тихо сидеть за туалетным столиком; вместо того чтобы накладывать макияж, она смотрелась в зеркало, словно осуждая свою красоту. Миками все больше злился, но первое время молчал. Он не собирался терпеть выходки Аюми – что с того, что у нее какое-то там «расстройство»?!

И вот наконец настал роковой день. Шла последняя неделя августа. Аюми, которая по-прежнему запиралась в своей комнате, вдруг вышла в гостиную. Правда, она упорно отворачивалась, чтобы родители не видели ее лица, а когда говорила, обращалась к стене.

– Я хочу сделать пластическую операцию. Возьму деньги, которые мне подарили на Новый год… Но нужно разрешение, поэтому вы должны расписаться.

Миками спросил, какую именно операцию дочь собирается сделать. Он с удивлением заметил, что голос у него дрожит. Аюми ответила бесстрастно:

– Все. Все подряд. Хочу сделать блефаропластику. Уменьшить нос. Изменить овал лица…

Иными словами, она отказывалась быть его дочерью. Вот как Миками понял ее ответ. Тогда он оттолкнул в сторону Минако, которая держала дочь за плечи, и влепил Аюми пощечину. По-прежнему глядя в стену, Аюми зарыдала. Он никогда не слышал, чтобы женщины так горько плакали.

– Тебе-то хорошо! – кричала она. – Тебе можно так выглядеть, ведь ты мужчина!

Миками вышел из себя. Забыв о том, что у дочери «расстройство», он ударил ее кулаком. Аюми с трудом вскарабкалась на второй этаж, вбежала в свою комнату и заперла дверь изнутри.

– Оставь ее! – крикнул он, подойдя к подножию лестницы и увидев, что Минако погналась за дочерью.

Через несколько минут сверху послышался шум, словно кто-то пытался проломить пол ногами, потом раздался грохот и звон… Миками бросился на второй этаж, ударом ноги вышиб дверь и вбежал в комнату. От удара у него болела ступня. Зеркало разбилось на мелкие кусочки, весь пол был усеян осколками. Аюми сидела в темноте, свернувшись клубком в дальнем углу, била и царапала свое лицо:

– Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу эту рожу! Я хочу умереть! Я хочу умереть! Я хочу умереть!

Миками застыл на месте, не в силах заговорить; он боялся что-либо делать, чтобы сама Аюми тоже не разбилась, как зеркало.

Всю ночь Миками обсуждал с Минако, что делать. Понятно, что в ее теперешнем состоянии Аюми считает их своими главными врагами. Они всерьез обсуждали, не положить ли ее в больницу. В конце концов, не найдя другого выхода, они позвонили психотерапевту Аюми.

– Я могу приехать завтра. До тех пор вам, наверное, лучше оставить ее в покое…

А на следующий день, ближе к вечеру, после приезда психотерапевта Аюми ушла из дома, не сказав им ни слова, не оставив даже записки.

– Она успокоилась… Будьте осторожны, не ссорьтесь с ней, – сказал психотерапевт.

Накануне Минако не спала всю ночь; после того, как слова профессионала заронили в нее искру надежды, она задремала в гостиной. Аюми воспользовалась случаем и сбежала. Поднявшись в ее комнату, они нашли в мусорной корзине пустую коробку из-под медицинских масок. С собой она взяла только сумку через плечо. Всю ее наличность составляли несколько монет и одна купюра в десять тысяч иен, которую она вынула из маленькой музыкальной шкатулки. Велосипед, на котором уехала Аюми, нашли через четыре дня на улице рядом с железнодорожным вокзалом.

Хотя работа общественного транспорта в городе Д. оставляла желать лучшего, железнодорожный вокзал по-прежнему считался самым большим во всей префектуре. Через него проходили две частные железные дороги, а также компания «Японские железные дороги». Кроме того, рядом с железнодорожным вокзалом находился и автобусный терминал, откуда автобусы разъезжались во всех направлениях.

И все-таки девочка в медицинской маске наверняка выделялась в толпе. Летом эпидемий не бывает. Кто-то наверняка обратил на нее внимание… Во всяком случае, ее должны были заметить работники вокзала.

Их надежды оказались тщетными. В час пик потоки пассажиров перемещались с огромной скоростью; большинство из тех, кто ждал автобусов или поездов, смотрели в мобильные телефоны или читали журналы. Полицейский из привокзального отделения также не видел ее. Аюми ускользнула совершенно незаметно. А может быть, бросив у вокзала велосипед, она пошла в другую сторону.

«С чего вы взяли, что она успокоилась?» – допрашивал потом Миками психотерапевта. Он не мог не допросить его. Ведь именно психотерапевт посоветовал ему выйти на работу. Послушавшись, Миками уехал и оставил Минако и Аюми одних. «Старайтесь не раздражать ее, ведите себя так, словно все нормально». Миками поверил специалисту, уехал – и вот вам результат! Психотерапевт, как ему показалось, и не думал раскаиваться.

«Она сказала: «Больше я не доставлю им хлопот». После таких слов я решил, что с ней все будет в порядке». Правда, он тут же оговорился: по здравом размышлении, такие слова, конечно, могли сигнализировать о ее намерении убежать.

По мнению Миками, слова Аюми свидетельствовали не просто о том, что девочка собиралась убежать из родительского дома. Ему приходило в голову несколько возможных толкований. Например, она могла сказать так специально, чтобы родители ослабили бдительность. Или таким образом прощалась с ними… А не могла ли она намекать на то, что собирается покончить с собой? Нет. Аюми ни за что не наложила бы на себя руки. Она определенно сказала так для того, чтобы они ослабили бдительность. Она ведь понимала, что родители немного успокоятся, если она пообещает, что больше не доставит им хлопот. Значит, у нее имелся и некий расчет: она не убежала из дома в порыве гнева. Доказательством служит то, что она не забыла прихватить с собой кошелек и смену одежды.