Настоящие - Анжела Ченина

Ещё удар — изнутри! И сразу же, без промежутка, тело захлестнуло раскалённой волной, мир обрушился в круговерть темноты, и последней вспышкой мелькнуло — золотистый свет старинных светильников на стенах, и вот уже на лицо падают чёрные пряди…

Не золотые, а чёрные.

* * *

— Никак не очухается, гадёныш, — произнёс рядом знакомый голос — Можно что-то сделать?

Сознание снова меркло.

«Не понимаю… Куда пропал постоянный привычный внутренний диалог? Что со мной?»

Пустота, в которой нет ничего: ни знакомых ощущений, ни голосов. Словно разом отрубили большую часть чувств.

И симбионта нет тоже.

На несколько мгновений Нарелина охватила паника. «Зверик! — закричал он отчаянной мыслью. — Ну Зверик же, где ты?!!»

Молчание. Только отголоском, где-то вдали, как будто котёнок заплакал, жалобно, чуть слышно. И всё стихло. Господи, где симбионт?! Что произошло?

И проверьте на всякий случай фиксаторы, — приказал голос.

— Да, госпожа Трём.

Нарелин попытался открыть глаза, и это получилось неожиданно легко. Он уже внутренне приготовился, что будет трудно, плохо… но нет. Тела он не ощущал совершенно.

Госпожа Трём. Джения, жена Томаса Грема. На Совете она не присутствовала, но, несомненно, наблюдала. Изящная и на вид молодая, пышные каштановые волосы обрамляют симпатичное лицо, на губах нежно-розовая помада… Похоже, к этой встрече Джения основательно подготовилась.

— Джения? — произнёс он удивлённо.

— Узнал? — спросила она, усаживаясь на стул, стоявший рядом с его кроватью. — Странно. Они говорили, что тебе сейчас не до разговоров, но я сумела настоять на своём.

— Ещё бы не узнать тебя, — ответил Нарелин. — Ты всегда была настойчивой.

И голос стал непривычным. Голос Лина, а не Рауля. «Чёрт, как плохо-то… Ведь это же конец. Или… Стоп, прекрати паниковать! Спокойно. Ты ещё ничего не знаешь. Не исключено, что ещё есть шанс выкрутиться».

Нарелин огляделся. Помесь больничной палаты и тюремной камеры. Белые стены, синеватый свет и очень хорошо укреплённая дверь. Диафрагма. В больничной палате.

Что с его телом, Лин увидеть не смог. Ниже уровня груди всё было закрыто сплошным покровом зеленоватого пластика.

Господи, да что это за место?

Впрочем, ответ напрашивался сам собой, несмотря на всю его нелепость. Тюремный комплекс в одном из зданий, принадлежащих федеральной госбезопасности.

— Что произошло? — спросил Нарелин и попытался привстать.

Конечно, приподняться не удалось. Не удалось даже пошевелиться. Зато основательно закружилась голова.

— Не дёргайся, — посоветовала Джения — А то подохнешь раньше времени. Вообще довольно странно, что ты всё ещё жив.

— Что случилось? — повторил вопрос Нарелин — Я почти ничего не помню.

— Правда? — делано удивилась Джения. — Ну так я освежу твою память. Только, прости, так, как это делаем мы, а не с помощью чужой техники, которой ты так лихо пользуешься. Кстати, не пробуй воспользоваться этим твоим… детектором. Мы блокировали его работу. Чувствуешь?

— Не знаю, о чём ты, — на всякий случай проговорил Нарелин. Комната наверняка под наблюдением, и любое неосторожное слово может быть использовано против него. — Я слушаю тебя. Внимательно.

— Ты?! Меня?! — Джения засмеялась. — Смотри. Сцену того, что происходило в зале Совета, Джения показала во всей красе, в объёме и с отличным звуком. Изображение развернулось прямо перед глазами.

Вот оно что! Ну конечно. Стремительное преобразование — из Рауля в Нарелина. Далее сработали охранные системы. Всё правильно, ведь Нарелин Эльве значится в базе данных как опасный террорист — немедленно уничтожить. Идиоты! Разве можно доверять такие вещи автоматике?

Смятение в зале, крик, шум, толпа вокруг трибуны. На полу валяется мальчишка с длинными чёрными волосами, в одежде Рауля он как в мешке, это даже смешно. И крови почти нет, всё сожжено.

«Твою мать! — подумал Нарелин. — Экий бифштекс из меня получился. Здорово располосовали. Это что же у них там, значит, плазма? Незнакомая модификация оружия, интересно, кто разработчик, точно не Эвен… Как я только жив до сих пор».

Непонятным осталось, куда делся симбионт. И Лин от души понадеялся, что Зверику удалось сбежать. Как оказалось, не зря.

— К сожалению, мы ещё не отыскали эту тварь. — Джения остановила запись и ткнула пальцем в котёнка, застывшего в прыжке над трибуной. — Но отыщем, не сомневайся. И тебе, Нарелин, больше никто не поможет. Ни твои дружки, создавшие нам проблемы с Транспортной Сетью, ни их техника… То, что ты называл детектором, не будет работать, потому что мы постоянно заменяем тебе кровь, и объём «умной воды» в ней просто не успевает достичь нужного уровня. Ни Клео не поможет тебе, ни Джовис. — Она усмехнулась. — Ну как ощущения? Сейчас с тебя разом содрали все твои волшебные шкурки, и ты теперь один на один с миром, да, Нарелин? Доходит, каково приходится нам, простым смертным?

«Находчивы, ничего не скажешь, — невольно подумал Нарелин. — Постоянно заменять кровь. А ты кретин. Никогда не думал о такой простой и эффектной возможности».

Джения встала со стула и села рядом с Нарелином на кровать. Чарующе улыбнулась и вдруг с размаху ударила его по лицу.

— Сволочь, — прошептала она. — Поганая сволочь!.. Страшно? А ну говори, тебе страшно?

— Вы молодцы, — сказал Лин. Боли от удара он не ощутил совершенно. — Да, страшно. Довольна? За что ты меня ненавидишь?

— Попробуй угадать сам, — серьёзно сказала Джения. — За что может ненавидеть женщина, дружок? Не получается? Попробуй. У тебя осталась ещё пара дней, не больше. После этого, по нашим прогнозам, твой детектор отключится — и ты умрёшь. К сожалению, вылечить тебя своими методами мы не можем.

Нарелин попробовал улыбнуться. О нет, Джения вовсе не вызывала в нём негодования, да и страх уже отпустил — осталась лишь досада. Сколько же работы теперь пойдёт насмарку, а сколько всего переделывать заново… «Обидно-то как. Сумею ли я вернуться? А Клео… Странно, что я не слышу Клео. Неужели он тоже… Нет, не может быть. Его тронуть не осмелятся. И Джения. Ну зачем она так? Ведь думалось — когда-то мы понимали друг друга. Хорошо, мы оказались по разные стороны баррикад, стали противниками. Но откуда столько ненависти? Почему? Пойми после этого женщин».

— Ты как ребёнок, дорвавшийся до мести, — тихо сказал Нарелин. — И тебе не будет меня жаль? Совсем-совсем?

— Будет немного, — грустно улыбнулась Джения. — Возможно, я даже заплачу. Но жалость к тебе тут ни при чём. Я буду плакать, Нарелин. О себе. Это, дружок, такая странная жалость, тебе она, боюсь, незнакома. Когда сожалеешь о том, чего не будет никогда… при этом уничтожая все причины и сжигая все мосты. Нет на свете ничего светлее таких слёз, Нарелин.