Сага о Фитце и шуте. Книга 1. Убийца шута - Робин Хобб

Я заворочался в кровати, не понимая, где я и что со мной. Голос Чейда всегда звучал в моих мыслях гулко, с теми же командными и нетерпеливыми интонациями, как в те времена, когда я был мальчишкой, а он – куда более молодым человеком и моим наставником. Но это происходило не только из-за силы его слов. Магический контакт наших разумов позволял мне чувствовать отголоски его мнения обо мне. Неттл однажды восприняла меня в большей степени как волка, чем как человека, и до сих пор, когда мы разговаривали при помощи Силы, видела во мне дикого и опасного зверя. А для Чейда я так и остался двенадцатилетним учеником, полностью в его распоряжении.

Я собрал свою Силу и ответил ему:

Я спал.

Но ведь еще совсем рано!

Я почувствовал обстановку вокруг Чейда. Уютная комната. Он откинулся на спинку мягкого кресла, глядя на слабый огонь в очаге. Возле его локтя столик, красное вино в изящном бокале распространяет аромат, а в камине горят яблоневые дрова. Как не похоже на мастерскую убийцы над моей мальчишеской спальней в Оленьем замке… Тайный шпион, служивший королевской семье Видящих, теперь был уважаемым престарелым государственным мужем, советником короля Дьютифула. Не наскучила ли ему эта новая респектабельность? Не утомила, это уж точно!

Совсем рано для тебя, старик. Но я сегодня вечером провел много часов над бухгалтерскими книгами Ивового Леса, а завтра надо встать на рассвете, чтобы отправиться на рынок в Дубы-у-воды и поговорить с покупателем шерсти.

Нелепость! Что ты знаешь о шерсти и овцах? Пошли кого-нибудь из твоих овцепасов, чтобы поговорил с ним.

Не могу. Это моя забота, не их. И вообще-то, я много чего успел узнать об овцах и шерсти, пока живу здесь.

Я осторожно отодвинулся от Молли, прежде чем выбраться из-под одеяла и ногой нащупать рубаху, которую бросил на пол. Нашел, подкинул, поймал и натянул через голову. Бесшумно ступая, пересек погруженную во тьму комнату.

Я не говорил вслух, мне не хотелось потревожить Молли. В последнее время она плохо спала, и несколько раз я застал ее разглядывающей меня, словно из любопытства, с улыбкой на лице. Что-то занимало ее мысли днем и не давало покоя ночью. Я жаждал узнать ее секрет, но не рисковал давить на нее. Когда будет готова, она поделится со мной. По крайней мере, сегодня она спала крепко, и я был этому рад. Жизнь была тяжелей для моей Молли, чем для меня; ноющие и острые боли терзали ее стареющее тело, в то время как мне не приходилось платить такую цену. «Несправедливо», – подумал я и, выскользнув из нашей спальни в коридор, изгнал эту мысль.

Слишком поздно.

Молли нездоровится?

Она не больна. Просто годы берут свое.

Чейд, похоже, удивился:

Ей не обязательно страдать от болей. Круг будет рад помочь с маленькой перестройкой ее тела. Речь не о больших изменениях, просто…

Она не потерпит такого, Чейд. Мы об этом говорили, и таково было ее решение. Она справится со старением на своих условиях.

Как пожелаешь. – Я чувствовал, что он считает глупым мое невмешательство.

Нет. Как пожелает Молли.

Сила действительно могла покончить со многими ее недугами. Сам я иной раз отправлялся в постель с приступами ревматизма, но к утру был совершенно здоров. Платить за эти маленькие исцеления приходилось тем, что ел я как портовый грузчик. В самом деле, ерундовая цена.

Но ты прервал мой крепкий сон не ради того, чтобы поговорить о здоровье Молли. С тобой все хорошо?

Неплохо. Все еще набираю вес после исцеления Силой. Но поскольку это исцеление заодно побороло и множество других мелких недугов, я по-прежнему считаю, что сделка была хорошая.

Я шел по темным коридорам со стенами, обшитыми деревянными панелями, удаляясь от наших удобных покоев в главном здании. Я направлялся в западное крыло, ныне почти заброшенное. Жильцов в нашем особняке становилось все меньше, а для нас с Молли и наших редких гостей вполне хватало и главного здания. Западное крыло было самой старой частью особняка, зимой там царил холод, а летом – прохлада. С той поры как мы закрыли бо́льшую его часть, оно превратилось в последнее пристанище для скрипучих стульев, шатких столов и всего, что Ревел счел слишком обветшалым для ежедневного использования, но все еще слишком хорошим, чтобы выбросить. Поеживаясь от холода, я быстро прошел по темному коридору, открыл узкую дверь и во мраке спустился на один пролет по лестнице для слуг. Перешел в куда более узкий коридорчик, легко касаясь пальцами стены, а потом открыл дверь в свой личный кабинет. Несколько углей еще моргали в очаге. Я прошел мимо стеллажей со свитками и присел у огня, чтобы зажечь от углей свечу. Отнес ее к своему столу и одну за другой зажег несколько тонких свечек в канделябрах. На столе лежал перевод, которым я занимался минувшим вечером. Я сел в кресло и широко зевнул.

К делу, старик.

Я и правда разбудил тебя не для того, чтобы поговорить о Молли, – признал он, – хотя я беспокоюсь о ее здоровье, потому что оно влияет на твое счастье и сосредоточенность Неттл. Я разбудил тебя, чтобы задать вопрос. Все твои журналы и дневники, написанные на протяжении многих лет… ты когда-нибудь жалел о том, что сделал все эти записи?

Я ненадолго задумался. Неровно горящие свечи бросали легкомысленные отблески на края нагруженных свитками стеллажей позади меня. Многие из накрученных на стержни свитков были старыми, кое-какие просто древними. Их края истрепались, пергамент покрывали пятна. Теперь я делал копии на хорошей бумаге, часто переплетал их вместе со своими переводами. Сохраняя то, что было написано на ветшающем пергаменте, я получал удовольствие от работы, а Чейд все еще считал это дело моим долгом перед ним.

Но Чейд говорил не об этих записях. Он намекал на мои многочисленные попытки написать хронику собственной жизни. Я видел много перемен в Шести Герцогствах с той поры, как появился в Оленьем замке в качестве королевского бастарда. На моих глазах мы превратились из изолированного и, как сказали бы некоторые, отсталого королевства в могущественную торговую державу. За годы, что прошли между тем и этим, я стал свидетелем предательства, порожденного злом, и верности, оплаченной кровью. Я видел, как убили короля, и в качестве убийцы свершил свое возмездие. Я не единожды жертвовал жизнью и смертью ради своей семьи. У меня на глазах умирали друзья.

Были периоды в моей жизни, когда я пытался записать все, что видел и делал. И довольно часто мне приходилось поспешно уничтожать эти записи, когда я боялся, что они попадут не в те руки. Я поморщился, подумав об этом.

Я сожалел о времени, потраченном на эти записи, лишь когда мне приходилось их жечь. Досадно долгими часами корпеть над записями только для того, чтобы они за минуты превратились в пепел.

Но ты всегда начинал заново, – заметил он.

Я чуть не рассмеялся вслух.