Военное дело Московского государства. От Василия Темного до Михаила Романова. Вторая половина XV – начало XVII в. - Виталий Пенской

В качестве точки отсчета мы используем сметный список 7139 (1630/31) г. Согласно этому списку, в ведении различных ведомств находилось почти 86,5 тыс. служилых людей разных чинов (без учета послужильцев, с которыми численность ратных перевалила бы за 90 тыс. человек)[193]. Логичным было бы предположить, что в первой половине правления Ивана Грозного, когда Русское государство находилось на подъеме, общая численность ратных никак не могла быть меньше этой цифры. Косвенным образом это предположение подтверждают две любопытные росписи. Одна из них принадлежит английскому дипломату Дж. Флетчеру, побывавшему в России в конце 80-х гг. XVI в., другая сохранилась в так называемом «Московском летописце» начала XVII в.

Отличие этих сведений от сообщений о «тьмочисленном» московском войске заключается в том, что они характеризуют общую численность московского войска вовсе не как умопомрачительную и баснословную. Книжник-составитель «Московского летописца», повествуя о сражении при Молодях в 1572 г., сообщал, что перед началом кампании 1572 г. «государевых людей было во всех полкех земских и опришлиных дворян и детей боярских по смотру и с людьми 50 000, литвы, немец, черкас каневских 1000, казаков донских, волских, яицких, путимъеких 5000, стрельцов 12 000, поморских городов ратных людей, пермичь, вятчен, коряковцов и иных 5000…», то есть суммарно 73 тыс. ратников[194]. Между тем, как уже было сказано выше, в эту кампанию Иван Грозный выставил две армии – на южном, крымском, «фронте» одну и вторую – на «фронте» северо-западном, шведском. Напрашивается предположение, что перед нами не список со смотра войск, собранных на южном фронте, что как будто следует из контекста летописного известия, сколько некая выдержка, выписка из не дошедшей до наших дней общей сметы всех вооруженных сил Русского государства в 70-х гг. XVI в. И список этот явно неполный.

Уверенность в том, что перед нами данные именно некоей общей росписи, хранившейся в Разрядном приказе, возрастает, когда мы знакомимся с отчетом Дж. Флетчера. Еще раз подчеркнем, что его сведения разительно отличаются от сообщений иностранцев, писавших о «тьмочисленном» войске, коим располагал, по их словам, московский государь. Согласно Флетчеру, русское войско насчитывало немногим более 96 тыс. ратников, в том числе 80 тыс. всадников, 12 тыс. стрельцов (столько же, сколько и в «Московском летописце») и 4300 иностранцев[195].

Учитывая, что в 1572 г. речь шла о двух полевых армиях, а Флетчер писал обо всех вооруженных силах Российского государства (выделено нами. – В. П.), то схожесть данных наводит на мысль, что оба автора «питались» из одного и того же источника. Можно ли определить его? На наш взгляд, можно! В частности, касаясь источников «Московского летописца», В. И. Буганов, исследовавший его текст, отмечал, что среди материалов, на которые опирался анонимный автор этого текста, были официальные документы, в том числе и разрядные книги[196]. Между тем известно, что официальные разрядные книги в 1-й пол. XVII в. содержали в себе подробнейшие сведения о численности вооруженных сил Русского государства[197]. Вряд ли дьяки Разрядного приказа при Михаиле Федоровиче стали «изобретать велосипед» и вводить новшества в практику ведения разрядных записей. Для Флетчера же главным источником сведений был английский купец Дж. Горсей[198]. Как указывал историк Н. М. Рогожин, «Флетчер как ученый систематизировал и группировал его данные, обобщая их (выделено нами. – В. П.) и используя для своих доказательств…»[199]. Горсей же, по замечанию исследовавшей его сочинение А. А. Севостьяновой, на протяжении без малого 10 лет пользовался большим доверием московских властей и был вхож на самый верх московского политического олимпа, выполнял разного рода дипломатические и торговые поручения русского правительства, в том числе и секретные, достаточно щекотливые[200]. Следовательно, нет ничего невозможного в том, что Горсей, пользуясь доверительными отношениями с самим русским царем и многими видными русскими политическими деятелями того времени, пользовался этими связями для получения интересующей британские власти информации, в том числе о военном потенциале Русского государства. И поскольку время наибольшего благоприятствования для деятельности Горсея относится к концу 70-х – 1-й половине 80-х гг. XVI в., то данные «Московского летописца» и сведения, что сообщил Флетчеру Горсей в 1588 г., разделяет не так уж и много времени. Следовательно, можно предположить, что перед нами предельно краткий и обобщенный пересказ реально существовавших разрядных росписей численности всех вооруженных сил Российского государства, который можно отнести к 70-м – началу 80-х гг. XVI в.

Анализ двух этих свидетельств и сопоставление их с данными относительно общей численности русского войска в первые послесмутные десятилетия позволяют нам утверждать, что общая численность вооруженных сил Русского государства в конце правления Ивана Грозного составляла около 100 тыс. ратных людей всех «чинов», а в середине 50-х – 1-й половине 60-х гг., на пике военного могущества Русского государства, вероятно, превышала эту цифру.

Среди прочих параметров, определяющих военную мощь государства, упоминавшийся нами уже неоднократно американский социолог и культуролог С. Хантингтон упоминает организационный, под которыми исследователь понимал (еще раз процитируем его тезис) «слаженность, дисциплину, обученность и моральный дух войск, а также эффективность командования и управления»[201].

Эффективность, качество командования и управления ultima ratio regis всегда имела и будет иметь, пожалуй, не меньшее, если не большее, значение, чем численность. То, что «порядок бьет класс», было замечено давно, еще в глубокой древности, – так, древнегреческий географ Страбон писал, что «любая варварская народность и толпа легковооруженных людей бессильны перед правильно построенной и хорошо вооруженной фалангой». Для Русского государства «классической», досмутной эпохи (впрочем, и позднее тоже) это было весьма актуально. Огромные просторы России и еще большая протяженность ее границ с учетом всегдашнего не слишком, мягко говоря, удовлетворительного состояния инфраструктуры (в особенности тех же дорог) и не слишком, опять же мягко говоря, дружелюбного окружения (не случайно же В. О. Ключевский в присущей ему образной, запоминающейся манере писал о том, что Русское государство представляло собой осажденную со всех сторон – ну разве что кроме северной – крепость![202]), ставили Москву в положение престарелого царя Дадона из пушкинской сказки про золотого петушка: