Мгла - Рагнар Йонассон

– Не отметить ли нам завершение твоей службы?

– Как скажешь. Да у нас и сейчас почти праздничный ужин. Ты действительно прекрасно готовишь, – сказала Хюльда мягко.

– Как насчет того, чтобы взойти на Эсью?[15] Я поднимался на нее уже бог знает сколько раз, но люблю ее из-за этого не меньше. Это счастье, что у нас есть такая гора чуть ли не на заднем дворе. А какой вид на Рейкьявик в погожий день!..

– Тебе не нужно убеждать меня. Я согласна, – ответила Хюльда.

Впервые за долгое время она почувствовала, что ей по-настоящему чего-то хочется. У нее даже мелькнула мысль, чтобы отказаться от расследования и, к радости Магнуса, уйти со службы не откладывая. Не пора ли ей действительно ставить во главу угла свои собственные интересы? Она чуть было не предложила Пьетюру подняться на Эсью прямо завтра, но сдержалась, а вместо этого сказала:

– Хорошо, только послезавтра. Завтра я буду заниматься расследованием.

Не успела Хюльда закончить фразу, как внезапно ее охватило тревожное чувство, что она пожалеет о своем решении.

Они перебрали с вином, второй вечер подряд. Хюльда опасалась, что назавтра проспит или у нее будет болеть голова и она не сможет добиться каких-то значимых результатов. Но, несмотря на это, ей было приятно общество Пьетюра, да и он не скрывал радости оттого, что она пришла к нему в гости. На часах было уже за полночь, но они словно позабыли о времени. В глубине души Хюльде не хотелось, чтобы этот прекрасный вечер заканчивался, и она, удобно устроившись на кожаном диване в гостиной Пьетюра, наслаждалась их непринужденной беседой.

Пьетюр тоже расположился на диване, хотя и намеренно на некотором удалении от своей гостьи – в рассудительности ему было не отказать.

– Ты мне вчера рассказывала, что никогда не видела своего отца, – произнес он.

Хюльда кивнула.

– А твоя мама когда-нибудь была замужем? Или она растила тебя одна?

– Мы жили у бабушки с дедушкой, а мама так замуж и не вышла, – ответила Хюльда. – Мы с дедушкой были большими друзьями – с ним у меня сложились самые близкие отношения. Думаю, мы были во многом похожи. Благодаря ему я чувствовала, что у меня есть семья, – дедушка был как бы мостиком между мной и моей родней с маминой стороны. Даже с мамой я не была так близка, как с ним. Ну а с родственниками со стороны отца я вообще никогда не встречалась. Не будь дедушки, думаю, мне пришлось бы туго.

Пьетюр кивнул в знак того, что понимает, о чем она говорит.

– Как бы мне хотелось познакомиться с отцом, – продолжила Хюльда вполголоса, и к горлу у нее подступили слезы. Она осознавала, что эта внезапная сентиментальность вызвана вином, но в то же время ей было очень хорошо.

– А каково это было – воспитываться матерью-одиночкой в те времена? – спросил Пьетюр, исподволь меняя направление беседы, но все же не отходя от темы. – Сейчас-то в этом ничего удивительного нет, но вот я помню, как в свое время судачили об одном моем школьном приятеле, у которого не было отца, – вернее, никто не знал, кто его отец.

– Было нелегко, – ответила Хюльда, допивая вино из бокала. – Очень нелегко. Я помню, что мама часто меняла работу. Тогда, как ты знаешь, вообще считалось странным, что женщина – добытчица в семье. Да и не могла она из-за меня работать, сколько бы ей хотелось. Так что лишений выпало на нашу долю немало. Я не преувеличиваю – мы едва сводили концы с концами. Нам еще повезло, что у нас была крыша над головой и кусок хлеба на столе благодаря маминым родителям. А вот позволить себе какие-то изыски мы не могли. Поэтому понятно, что детство у меня было не самое счастливое…

– Честно говоря, даже вообразить не могу, каково тебе пришлось, – тихо сказал Пьетюр. – Мой отец, как и я, был врачом, и мы всегда жили неплохо. К счастью. Особенно печально, когда нужду испытывают дети…

– Вообще-то… – Хюльда запнулась на полуслове, чувствуя, что голова у нее немного замутилась от вина.

Стоит ли ей делиться с Пьетюром подробностями? Насколько она может ему доверять? А может, это и хорошо, и даже полезно время от времени говорить о прошлом. Хюльда так давно ни с кем не откровенничала – вдруг это как раз тот шанс, которого она ждала? На работе обсуждать личные дела ей было не с кем – там никого не интересовали превратности судьбы шестидесятичетырехлетней женщины. Ее друзей – настоящих друзей – можно было сосчитать на пальцах одной руки.

И тогда она решилась:

– Вообще-то, все могло быть иначе.

– Вот как? – мгновенно отозвался Пьетюр, и Хюльда подумала, не выпила ли она уже больше, чем он.

– Когда я родилась, мама отдала меня в дом малютки. Сама она об этом никогда не упоминала – мне все рассказал дедушка. В те годы предпочитали поступать именно так, если женщина рожала ребенка, не будучи замужем. Дедушка намекал, что это они с бабушкой подтолкнули маму к такому шагу, но, думаю, потом он раскаялся. Он говорил, что меня забрали у мамы чуть ли не сразу после рождения. Помнишь, существовали такие детские приюты?

– Помнить не помню, но я, конечно, слышал о них, – ответил Пьетюр.

– Мама наверняка навещала меня, ведь иначе и быть не могло. Дедушка говорил, что гордится ею. А еще он говорил, что, как только она поднакопила денег, то сразу забрала меня оттуда. У мамы, конечно, было на это право, хотя чаще всего в таких ситуациях детей передавали на воспитание в другие семьи или приемным родителям.

– Ты там долго пробыла? – спросил Пьетюр.

– Почти два года. И за все это время маме ни разу не позволили подержать меня на руках. Мне рассказывали, что свидания родителей с детьми всегда проходили через стеклянную перегородку. Считалось, иначе малышам с каждым разом будет все сложнее покидать родительские объятия!

– Но ты ведь, разумеется, не помнишь… – Пьетюр осекся.

– Нет, этого я не помню, – ответила Хюльда, – но однажды я снова оказалась в том здании, где располагался приют. Давно это было – пару десятков лет назад. И как только я переступила порог этого заведения, у меня сразу возникло чувство дежавю. Поразительные ощущения. Стеклянную стену уже убрали, но я видела ее на фотографиях. А проходя мимо одного помещения, я вдруг остановилась перед его закрытыми дверями и ни с того ни с сего спросила сопровождавшую меня женщину, не там ли когда-то спали дети. Она кивнула, подтвердив мою догадку, а когда позволила мне заглянуть внутрь, я сразу поняла – чисто интуитивно – что и я раньше спала в этом самом помещении. Ты не поверишь, но так оно и было.

– Я тебе верю. – Ответ Пьетюра снова не заставил себя ждать и снова был к месту.

– Но кое-что я помню хорошо, – продолжила Хюльда. – Меня должны были передать на воспитание чужим людям, после того как мама забрала меня из дома малютки и мы поселились у ее родителей. Была одна пара, которая хотела удочерить меня. В дальнейшем мне об этом рассказывал дедушка, а не мама. У меня нет причин сомневаться в его словах, но я и сама что-то запомнила. Мы летели вроде как на восток – пара жила в каком-то захолустье среди ледниковых песков в Скафтафедле[16]. В те годы добраться туда было целым приключением. Но в моей памяти та поездка почему-то отложилась, хоть я и была совсем маленькой. Может, это произошло потому, что раньше мы вообще не выезжали из Рейкьявика и впечатления от того перелета были очень яркими.