Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть 2. Превращение - Александр Фурман

– На самом деле я уже несколько раз тебя об этом спрашивал, – капризным голосом произнес Смирнов, – но раньше тебе всегда удавалось уворачиваться и уходить от прямого ответа. Сегодня я спрашиваю в последний раз.

Внезапно Фурман ощутил, что его собственное тело словно бы подключено к какой-то подземной электрической сети и по нему, как по пустому мешку, быстро и плотно заполняя его от ног к животу, неостановимо поднимается сухая, как песок, волна злобной напряженности, исходящей от собеседника. Фурман испугался, что, когда «заражение» дойдет до конца, до «горлышка», он совершит что-нибудь ужасное, но ничего не мог с собой поделать, а Смирнов продолжал давить:

– Имей в виду, сейчас от твоего поведения зависит очень многое.

– Ты мне это уже говорил…

– Хорошо, но я все же вправе надеяться, ты отдаешь себе отчет в том, что все висит на волоске?.. Я не хочу тебя пугать. Ответь мне только «да» или «нет»: у тебя есть досье с компроматами на кого-либо из наших ребят? Я имею в виду – из нашего класса. Да или нет? Собираешься ли ты их использовать в сложившейся ситуации? Или уже использовал? Кто именно находится у тебя на крючке?!

– Ты, кажется, собирался задать мне только один вопрос, – не удержался от кривой усмешки Фурман. (Господи! Так вот о чем он думает и в чем меня подозревает!.. Да он совсем обезумел…)

– Оставь, пожалуйста, свои шуточки для другого раза! – раздраженно попросил Смирнов. – Ну так что, ты будешь отвечать?

– Илья, я правда не пойму, ты нарочно придуриваешься, что ли? – устало спросил Фурман.

– «Да» или «нет»?

Фурман стал машинально прикидывать, что может быть дальше. Допустим, я принимаю его условия и говорю «нет». Так он ведь все равно не поверит! Ему все известно заранее… А что будет, если я скажу «да»? Непонятно… Заманчиво, конечно, еще разок поводить его за нос, но… На хрена мне это надо? Как же все-таки втемяшились в его башку эти дурацкие «досье с компроматом»… А у самого-то у него они есть? Почему он все время о них заговаривает? И слово-то какое: «досье». Сказать, что есть? Откуда они у меня могут быть? Что я, псих, что ли, – заводить эти досье? Я даже не знаю, как они могут выглядеть: папки?.. И где же я их должен держать? В шкафу, что ли?.. Тьфу, зачем мне вообще об этом думать?! Но неужели кто-то еще из ребят подозревает, что У МЕНЯ может быть что-то подобное?! Но ведь это же… предательство! Как же все это мерзко…

Таинственное «электричество» куда-то утекло само собой, и на его место пришла нарастающая головная боль. Фурман начал бессильно упрекать Смирнова в подлости и сумасшествии, а потом, чувствуя, что сейчас упадет или его стошнит, стал уже просто умолять его уйти «по-человечески». Но Смирнов еще долго стоял, как камень, не давая закрыть дверь. В конце концов, когда Фурман уже чуть не хныкал от отчаяния, он ушел – неудовлетворенный и, кажется, убежденный, что соперник опять с ним играет в какую-то игру. Ну и черт с ним! Пусть сходит с ума, если ему так нравится… А я умираю.

Распластавшись на диване, Фурман бредово прислушивался к пока еще смутному действию уже второй – спасительной – таблетки… Постепенно обручи стали разжиматься, туман рассеялся, и он вдруг понял, почему Шапуга так уперся в эти «досье». Однажды, в очень давнем разговоре, Фурман сказал ему, что было бы интересно описать их класс в каком-нибудь «художественном произведении». Смирнов спросил, собирает ли он уже материалы или говорит абстрактно, и Фурман с хвастливой глупостью ответил, что да, мол, в каком-то смысле собираю… Видно, эти слова застряли у него в голове, а уж все остальное довершила его извращенная фантазия.

Вот глупой Ирке достался союзничек-то – как нарочно! И как же он сам-то будет вступать в комсомол со своими идиотскими тайными заговорами?

Напоследок Фурман сделал попытку убедить Ирку отказаться от предстоящего обсуждения или, в крайнем случае, просто перенести его на осень: «Я тебе же хочу помочь! Как друг! Зачем ты нарываешься?..» Но она гордо отказалась от его советов.

И вот наступил день, на который было назначено собрание. После уроков рамы в кабинете приоткрыли пошире, и в ожидании появления классной руководительницы все с осторожным наслаждением вдыхали свежий уличный воздух… Точно перед смертельной битвой.

Прибежали никчемные запыхавшиеся практиканты. Зря торопились. Они даже и не подозревали, что здесь должно произойти…

Через какое-то время все начали нервно позевывать. Наконец один из практикантов отправился на поиски классной. Вернувшись, он растерянно сообщил, что начать придется без нее: она на совещании у директора и попросила его вести собрание вместо нее.

– Никто не возражает? Ну что ж, тогда давайте начнем…

Бойцы обеих армий коротко вздохнули, сели поудобнее и затихли в своих окопах.

Известная процедура развивалась по начертанному пути. Наконец ведущий предложил дать слово желающим выступить.

Староста класса, вынужденная заменить отсутствующего по болезни председателя пионерского отряда, предпочла ограничиться официальной характеристикой члена пионерской дружины Медведевой Ирины, которую вы все и так хорошо знаете. На место она вернулась под недовольное шипение публики. Да, похоже, больше ее не переизберут… Но, похоже, она задала плохой тон: вылезшие следом за ней один, другой, третий бодро промямлили что-то невнятно-оптимистичное – и если бы не знать заранее их «партийную принадлежность», то вряд ли можно было бы понять, что, собственно, хотел сообщить каждый из ораторов.

Поймав с другого конца класса возбужденно-вопрошающий взгляд Пыркиной, Фурман незаметно подмигнул ей и сделал успокоительный знак ладонью: мол, потерпи, всему свое время. Он хотел, чтобы первыми выступили «они».

– Есть еще желающие что-нибудь сказать о вашем товарище Ире Медведевой?

Ну что, кто кого пересидит?.. Он сделал «смирновцам» приглашающий жест – давайте, не стесняйтесь, милости просим, сцена свободна! Посовещавшись, они выпустили Бычу. Говорил он, против ожидания, недолго, то и дело поправляя тяжелые очки и безжалостно вертя тоненькую шариковую ручку в своих огромных ладонях, как всегда, густо испачканных с обеих сторон какими-то формулами, конспектами и загадочными татуировками. Суть его выступления вкратце сводилась к тому, что каждый человек имеет полное право делать все, что он считает нужным, и не надо ему в этом мешать. Может, оно и так, а может, и нет, но только все это получилось у Бычи как-то мимо цели: судя по неопределенной реакции, большинство вообще не поняло, к чему он клонит, но лично Бычу, как хорошего человека, все приветствовали. Практиканты тоже одобрительно покивали, скрывая покровительственные улыбки. Между прочим, один из них, самый невзрачный, оказался не комсомольцем, а членом партии. Ну, что ж, очень хорошо, пусть посмотрит! Но неужели это все, что они подготовили? Это было бы просто смешно… Вид-то у Шапуги довольно мрачный.

После следующего – и уже почти острого – выступления еще одного «смирновца», Зюзи, Фурман показал Пыркиной: пора! Вперед! Так держать!..